Не открывая лица

— Гайки у вас в голове не хватает, — засмеялась девушка. — Почему же Ганс или, как его там, — Эрлих сам не познакомил меня с вами? Ну? Ага, проглотили язык. Пропустите-ка лучше. Дайте уйти от греха. Я ведь жалею вас…

— Я не знал, кто есть Эрлих. Я потерял связь с группой. Возможно, он был не коммунист, а просто антифашист, честный человек. Мы в глубокой конспирации. Полмиллиона, — запомни эту цифру, полмиллиона немецких коммунистов, антифашистов расстреляны, уничтожены гитлеровцами. Нас мало, но мы боремся, будем бороться и победим. Будущее Германии принадлежит таким, как я и Эрлих.

Наклонив голову, Оксана слушала горячий, гневный шепот солдата. Она вздохнула и сказала:

— Это какие-то непонятные мне фантазии, политика… Ой, я замерзла. Проводите немножко.

Они пошли рядом, наклоняя головы против ветра, хлеставшего по лицу снежной крупкой. По обеим сторонам дороги тянулись плетни, а за ними чернели голые ветви деревьев. Солдат шел медленно.

— Плохой вы кавалер, — засмеялась Оксана. — Даже под ручку не возьмете.

Курт поправил на плече ремень автомата и взял девушку под руку.

— Рассказали бы что-нибудь, — сказала девушка.

Курт остановился, удерживая Оксану.

— Я видел, как погиб первый мальчик.

— Ого, мальчик! — возразила Оксана. — Лет семнадцати.

— Юноша, — грустно кивнул головой Курт. — Он умирал и сказал мне… Кровью своей сказал: “Смотри, немецкий рабочий Курт Мюллер, как умирают те, кто ненавидит фашизм. Разве ты ненавидишь, если носишь эту позорную форму?” И этот мальчик… Он погибнет.

— Ну, разберутся… — Оксана высвободила свою руку, опасливо косясь на ведущего такие речи солдата. — Отпустят, если не виноват. А повесят… Не он первый, не он последний. На то война. Всех не пережалеешь. Вы просто на нервы слабый… Как по-вашему “до свиданья”? Гут морген?

— Да, гут морген, — невесело усмехнулся Курт и добавил по-немецки: — Думай быстрее, Оксана. Моя жизнь и жизнь мальчика в твоих руках. Помни — я жду твоего решения.

— Что вы белькочете? Заморозили меня своими разговорами, — сказала девушка, отступая шаг назад. — Гут морген, господин Курт! Спокойной ночи!

Приветственно взмахнув рукой, Оксана побежала по дороге. Не двинувшийся с места Курт проводил взглядом девушку, пока ее фигура не скрылась в темноте.

Ночная темень плотно окутала село. Низкие, невидимые тучи проносились над ним, и лишь изредка в разрывы проглядывали далекие дрожащие звезды. Ветер шумел в голых ветвях деревьев, заметал снегом дороги.

Мария Бойченко, преодолевая порывы бившего ей в грудь ветра, с трудом пробиралась по темной улице к центру села. Она хорошо знала, что таким, как ей, выходить ночью из хаты запрещено и встреча с полицаем сулит ей большую опасность, и все же не смогла усидеть дома. Сердце женщины тревожно билось, но боль и гнев толкали ее вперед. В засунутой в кармане руке она сжимала сложенную вчетверо листовку.

Вечером, после того как тело Васи Коваля было повешено на столбе у школы, Мария отыскала в дупле вербы перевязанный ниточкой сверток и зарыла его в снегу у стены хаты, как ей и советовал Сынок. Улегшись на печке рядом с детьми, она начала обдумывать, кому завтра утром следует подбросить первую листовку. Ей представились лица односельчан, читающих радостное сообщение. Неужели найдется среди них хоть один человек, который, прочтя листовку, испугается и разорвет этот дорогой листок бумаги? Нет, те, кому подбросит она, не разорвут, а спрячут и сумеют затем передать другим. И пойдет листовка по рукам, согревая сердца советских людей, вселяя в их души мужество и надежды.

Скорей бы заснуть, скорей бы утро… Но заснуть Мария не могла. Перед ее глазами стояла одна и та же картина: сани, брошенное на них обезображенное тело юного партизана, его одинокий раскрытый черный глаз, глядящий в небо. С дедом Ильком она тащит эти сани по дороге, и выглядывающая из оборванного рукава рука партизана волочится по снегу Люди стоят у дороги и смотрят…

Мария сорвала с себя одеяло. Нет, не может она ждать утра. Ей нужно сделать что-нибудь сейчас же, этой ночью, чтобы утром люди узнали, зачем приходил в их село партизан, какую радостную новость принес он им.

Торопливо одевшись. Мария вышла из хаты. Но едва она очутилась на пороге, как сразу же почувствовала себя одинокой и беспомощной. Темнота пугала, ноги отяжелели от страха. Казалось, везде — и у сарая, и у колодца, и за углом хаты — уже притаились враги и ждут не дождутся, чтобы схватить Марию за руку, как только она вытащит из снега свернутые в трубочку бумажки.

Тут Мария вспомнила, как уходил от нее Сынок. Ведь он-то не боялся темноты и неизвестности. Нет, ночь была ему другом и помощником. У страха глаза велики. Она пойдет и сделает свое дело, как надумала, сделает потому, что этот неизвестный хлопец научил ее бесстрашию.

И она шла по улице, стараясь держаться поближе к плетням.

Впереди замаячила какая-то фигура. Женщина… Она шла навстречу. Мария подалась влево от плетней и уже готова была выбросить листовку в снег.

Женщина остановилась.