Не отпускай меня

Пока Нара на процедурах, открываю крышку ноутбука и запускаю программу. Нужно попытаться закончить отчет, а то руководитель уже не одно гневное послание написал в WhatsApp. Я не хотел рассказывать кому-то о нашей беде, но начальнику пришлось, чтоб хотя бы на время перевел меня на удаленку.

Не нужны мне поблажки, жалость и «медали за доблесть». Я же поклялся, что всё выдержу, если Нара выживет. Я не то чтобы боюсь просить о помощи, я даже боюсь её принимать, когда предлагают. Если нам кто-то помогает, я с ужасом жду, что там наверху разозлятся, что я нарушил клятву, и Нару просто вырвет из моих рук.

Я вглядываюсь в цифры и никак не могу понять, что к чему. Это странно. Это пугает. Мне всегда казалось, что с цифрами проще, чем с людьми, и на их основе сложилась вся моя профессиональная жизнь. Цифры, шахматы, логика — мои сильные стороны. Теперь же я тону в море цифр, как ребенок, которого закинули туда без спасательного круга.

Из-за травмы Нары и её тянущего, как незаживающая рана, эмоционального состояния, работа ушла на второй, а то и третий, план. Я знаю, что деньги нам сейчас нужны, как никогда — болеть это катастрофически дорого — и каждую свободную минуту сижу за ноутбуком: одна рука печатает, а в другую вложена её рука. Это ничего, если б только немного исправить ситуацию. Мне бы хотелось сидеть у её койки с ноутбуком на коленях и чувствовать, как её тонкие пальчики гладят по голове, и видеть родную, теплую улыбку, каждый раз когда оборачиваюсь.

Совсем редко — пару-тройку раз в сутки — играю с рандомным незнакомцем в шахматы. Это мне поощрение, взамен перекурам на лестнице. Я с пяти лет не проигрываю. Совсем. А вчера мне поставили мат первый раз за столько лет. Я словно разучился просчитывать вероятности.

Я не могу ни на чем сосредоточиться, потому что Нару выписывают в конце недели, и я не знаю, как дальше справляться с ней, работой и её депрессией, которая окутала нас чернотой. Я боюсь оставить её одну. И еще ей нужно хоть как-то передвигаться, когда меня нет рядом, но коляска не рассматривается даже как временный вариант. Каждый раз когда я начинаю разговор о том, что ей самой было бы удобнее пользоваться креслом хотя бы иногда, начинается истерика.

Нара начала рисовать углем, и от этих рисунков кровь в жилах стынет. Она всегда так любила цвет, а теперь вся стена у её кровати завешена этой депрессивной монохромной мазней. Ей плохо, и ничего не помогает вырвать Нару из лап вечной скорби. Можно говорить с ней сутками, но все слова проходят мимо и впитываются в угольные скетчи.

Я бессилен, а специалистов Нара видеть не хочет, утверждая, что в полном порядке. Но, как может быть в порядке человек, который плачем по десять часов в день? Это разрывает мне сердце. Все равно, что выдрать его из груди, кинуть в грязь и поглубже втоптать туда каблуком.

Захлопываю крышку ноутбука. Подхожу к раковине и выплескиваю на лицо несколько пригоршней холодной воды.

Руслан, ты в порядке? — спрашивает Жека, которой тоже не читается. Наверное, устала от нашей нервозности, которая чувствуется в воздухе.

— Да, конечно.

— А по-моему, нет. Ты устал. Вот скажи, какой толк ночевать здесь и спать у её койки?

— А если я ей понадоблюсь?

— Для чего? Руслан, извини, если в личное сейчас залезу, но это только потому, что добра вам желаю. Я бы поняла, если б вы целовались ночами, как положено молодым влюбленным, но она плачет, а ты уговариваешь ее остановиться. Проблема в том, что Нара тебя не слышит. Это очень хорошо, что ты такой чуткий и заботливый, но если так и дальше пойдет, быстро перегоришь и ей не поможешь. Съезди домой, отоспись, работу доделай, а она хоть ценить тебя начнет.

— Я не могу ее бросить, — упрямо повторяю я, вспомнив клятву, которую дал в тот вечер перед образами.

— Маленькие вы еще и такие искренние, — произносит Женя, задумчиво. — Так друг друга любите наотмашь. И говорите глупости. Это не бросить. Это немного времени себя уделить, чтоб не сгореть и найти силы, чтоб ей отдать.

— Евгения, вы знаете, я очень устал от того, что она не видит просвета, который я-то вижу. — Меня прорывает. Всё, что я держал внутри, выплескивается, и я говорю, говорю: — У меня голова дает сбои от того, что она закрылась и не видит ни себя, ни меня. Словно не любит больше. Чем сильнее я хочу быть с ней, тем больше она отдаляется.

— Руслан, хочешь, расскажу тебе, как вернуть ее к жизни? Сто процентов рабочий вариант, как внушить Наре, что она может быть счастлива здесь и сейчас, без регистраций и смс?

— Да, хочу. Очень хочу!

Я только что сломался. Я больше не могу справляться один. Мне нужна помощь. Мне нужно, чтоб кто-то сказал, что ей дать, чтоб Нара стала прежней. Хоть немного прежней.

— Сноси ее в детскую ортопедию. Там есть игровая зона. Вы найдете там девочку, по имени Саша. Ей сейчас делают слепки для новых протезов. У малышки золотистый стафилококк пожрал ручки и ножки, но более жизнерадостного ребенка я в жизни не видела. И другие дети тоже счастливы, несмотря на тяжелую инвалидность. Пусть увидит.

— Это не слишком жестоко?