Не отпускай

– Он понял, что федералы вышли на его след. Бежал через Канаду, потом пробрался в Сирию и Ирак.

– Да, – задумчиво и с осторожностью произносит Энди Ривз, – такова официальная версия.

Он смотрит на меня. А я думаю об оранжевом пятне, которое принял за тюремную робу. Думаю о безопасном месте, о потребности в сохранении тайны. А еще о вертолете, появляющемся в ночи под покровом тьмы и тишины.

– Вы захватили его. Доставили на базу.

До всех нас доходили тогда слухи, верно? Я теперь вспоминаю и кое-что еще, Лео, – о том, что́ ты мне говорил, только вот не помню когда. Мы учились в одном из старших классов. Ты был очарован тем, что в прессе называли «войной против террора». Ты рассказывал мне о них – суровых мрачных местах заключения за океаном, где содержали вражеских боевиков, заставляя их говорить. Они сидели не в обычных лагерях для военнопленных, а в…

– База! – восклицаю я. – Она была секретной тюрьмой для боевиков.

Энди Ривз смотрит в лобовое стекло.

– У нас были секретные тюрьмы в таких странах, как Афганистан, Литва, Таиланд, у них были кодовые названия – Соленая Яма, Яркий Свет, Кварцевый… – Его голос становится тише. – Была одна тюрьма ЦРУ на острове в Индийском океане, прежде там находилась школа верховой езды, и школа осталась, служила прикрытием, так удавалось спрятаться у всех на виду. Эти тюрьмы были крайне важны для нашей борьбы с терроризмом. Там наши военные содержали особо ценных задержанных с целью допросов под физическим давлением.

Допрос под физическим давлением…

– Резонно было содержать их в других странах, – продолжает Ривз. – Большинство боевиков были иностранцами – так зачем тащить их в Штаты? Юридические тонкости связывали нам руки, но если допрашивать боевиков не на американской земле, то закон можно, скажем, усовершенствовать. И пожалуйста, вы можете быть за или против допросов под физическим давлением. Нет проблем. Мне все равно. Только не утешайтесь ложью, будто это не приносило нам хороших разведданных или не спасало жизни. И приносило, и спасало. Но наши люди ведь руководствуются другой моралью? «Я против пыток», – говорят они. «Неужели? А предположим, избив чудовище, на совести которого тысячи жизней, мы спасем вашего ребенка? Тогда вы согласны?» Они не могут ответить: «Конечно, я готов пожертвовать жизнью своего ребенка ради нравственных принципов», поэтому выдумывают всякие умные возражения вроде: «Все равно это не работает». – Энди Ривз отворачивается, и его взгляд тяжел, как столетия. – Пытка работает. В этом-то и весь ужас.

Я чувствую холодок, сидя в темной машине наедине с этим человеком, хотя он и разогревается, рассказывая свою историю. Я видел это и прежде. Тайна страшна, признание ужасно, но, когда начинаешь говорить, тебя как бы отпускает и становится легко, как в свободном падении.

– Решение проблемы казалось очевидным. Забудьте про тюрьмы за океаном. Прямо у нас, в Штатах, были – и остаются – террористические ячейки. Их больше, чем вы можете себе представить. Большинство из них американские граждане, убогие нигилисты, которые ловят кайф от насилия и массового уничтожения. Но если мы арестуем их здесь, в Штатах, у них будут права, справедливый суд, адвокаты и все такое. Они не скажут ничего, и в результате может быть, всего лишь «может быть» крупный теракт.

– И поэтому вы хватаете подозреваемого, – комментирую я, – сажаете его в вертолет, привозите на эту базу и допрашиваете здесь.

– Вы можете себе представить место более подходящее для этого?

Я молчу.

– Задержанные… они никогда не оставались у нас надолго. Мы называли базу чистилищем. Здесь мы решали, отправить ли человека на небеса или послать в ад за океаном.

– И как вы это определяли?

Ривз поворачивается и смотрит мимо, словно меня и не видит. Другого ответа он не даст, да мне другой и не нужен.

– Мы переходим к разговору о моем брате, – напоминаю я.

– О вашем брате нечего и говорить. Это конец истории.

– Нет, мой друг, не конец. Я теперь знаю, что он с друзьями заснял факт незаконного удержания американского гражданина.

– Мы спасали невинных людей. – Его лицо темнеет.

– Но не моего брата. И не Дайану Стайлс.

– Мы к этому не имели никакого отношения. Я даже не знал о пленке, пока вы мне ее не показали.

Я вглядываюсь в его лицо в поисках симптомов лжи, но Энди Ривз профессионал. И все же я не вижу признаков того, что он лжет. Неужели Ривз не знал о пленке? Как такое возможно?

У меня остается последняя карта, и я пускаю ее в ход:

– Если вы не знали про пленку, то зачем искали Мауру?

– Кого?

На этот раз ложь у него на лице. Я морщусь.

– Вы допрашивали ее мать, – говорю я. – Более того, я думаю, вы похитили ее, увезли в свою маленькую секретную тюрьму. Сделали с женщиной такое, отчего она забыла все, что с ней там происходило.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Я показал Линн Уэллс вашу фотографию, Энди. Она подтвердила, что вы ее допрашивали.

Он снова смотрит в лобовое стекло, задумчиво качает головой:

– Вы ничего не понимаете…

– Мы договорились, что вы расскажете все, – напоминаю я. – Если вы собираетесь водить меня за нос…