Не отравляйте себе жизнь. Путь к свободе и личной трансформации

Юноша по имени Эпиктет, увешанный тюками, уворачивался от прохожих, безостановочно снующих по Виа Магна – главной торговой улице Рима. Впереди ускорял шаг его хозяин Эпафродит, не обращавший внимания на то, как трудно нагруженному рабу поспевать за ним.

Купец дорожил юным слугой прежде всего из-за поразительного ума, которым тот обладал. Едва увидев Эпиктета еще ребенком в его родном турецком городе Иераполисе, Эпафродит понял, насколько одарен мальчик, и захотел приобрести столь ценный товар. Уже в четыре года Эпиктет читал и писал по-гречески и по-латыни, хотя никто не обучал его! Он сам выучил языки, читая вывески и надписи в лавках и храмах. Через несколько лет Эпафродит и Эпиктет перебрались в самый центр мира – Рим, столицу империи, где Эпафродит преуспел, торгуя предметами роскоши.

Тем утром хозяин и слуга направлялись на виллу Амалии Рульфы, богатой вдовы, жившей неподалеку от форума[6]. Эпафродит намеревался продемонстрировать ей образцы великолепных персидских благовоний и тканей с Востока. Из-за горы узлов и свертков Эпиктет почти не видел дороги, и тут перед ним выскочили двое ребятишек. Один из малышей внезапно налетел на юношу, и тот потерял равновесие и упал. Для Эпиктета время словно замедлило ход. Вот флакон с самыми дорогими благовониями взлетает в воздух и, описав короткую кривую, ударяется о камни мостовой… звенит разбитое стекло… и ароматные брызги покрывают одежду.

На миг все замерло. Внезапно сухой треск и жгучая боль в левой ноге вернули Эпиктета к реальности. Эпафродит избивал раба тяжелой дубовой тростью!

– Получай, негодяй, я тебя научу быть аккуратнее! – вопил он вне себя от ярости, а удары сыпались на ногу Эпиктета один за другим.

Эпафродит искренне ценил своего слугу и даже оплатил ему дорогое обучение в школе философии, однако слыл человеком вспыльчивым и импульсивным. Юный Эпиктет был его правой рукой и в большинстве переговоров с поставщиками и покупателями помогал смягчить тон дискуссии, но некому было защитить его самого от гнева господина. В любом случае, зверское избиение раба хозяином не было для римлян той эпохи чем-то из ряда вон выходящим. Раб считался всего лишь имуществом.

Однако в то утро вокруг купца и юноши собралась толпа, и очевидцам было чему удивляться: молодой слуга не издал ни звука. Он не молил о пощаде и не кричал от боли, а лишь безразлично смотрел на хозяина, чем злил того еще сильнее.

– Тебе что, не больно, наглец? Так я еще добавлю! – кричал торговец, колотя с такой силой, что пот катился с него градом.

Эпиктет продолжал безмолвствовать, пока наконец не произнес:

– Осторожно, господин, если продолжишь бить меня, то сломаешь свою трость.