Не отступать! Не сдаваться!

Переполнявшая его ненависть мгновенно уступила место обыкновенному человеческому состраданию.

— Ему надо помочь, — решительно заявил Петро и сделал шаг к немцу.

— Прочь! Прочь! — поводя вокруг себя рукой и извиваясь по полу, простонал немец.

— Ну и дурак, — искренне высказался Глыба и отошел в сторону.

Немец не ответил и лишь, закрыв глаза, шептал что-то неразборчивое на своем языке.

— Так ему и надо, — злорадствовал из своего угла Синченко. — Пусть теперь загибается.

Егорьев подошел к немцу, вытащил из кармана бинт, но как только нагнулся, тот мгновенно перевернулся на спину и принялся ногами отбиваться от лейтенанта, не давая себя перевязывать.

— Помогите, подержите его! — крикнул Егорьев солдатам.

Глыба и Золин подошли, Синченко не сдвинулся с места. Втроем обмотали немца бинтом, уложили на стоящую тут же кровать, привязав руки и ноги к металлическому каркасу.

— А кто-то позвонить собирался, — невзначай напомнил Золин, когда с немцем закончили.

— Эх ты, совсем забыл, — хлопнул себя по лбу Егорьев и направился к оставленному Глыбой на полу телефону. На полпути остановился, обернувшись и показывая на немца, приказал:

— Этого подушкой накройте, чтобы не подслушивал.

— А не задохнется? — спросил Глыба.

— Ну и черт с ним! — в сердцах ответил лейтенант, раздосадованный тем, что с этим проклятым немцем совсем вылетело из головы связаться с ротным.

Поставив телефон на стол и покрутив ручку долго ждал ответа, пока наконец сквозь гул и трескотню помех не прозвучало:

— Кто на проводе?

— Говорит Четвертый, — закричал в трубку Егорьев. — Четвертый!

— Минуту!

На мгновение вдруг все стихло, и тут же послышался голос Полесьева.

— Четвертый, как там у тебя?

— Порядок, — радостно сообщил Егорьев, — взяли.

— Немцы не контратакуют?

— Никак нет, драпанули за реку.

— Высылаем к вам Второго. Как поняли?

— Отлично! — воскликнул лейтенант, но тут же поправился: — Я хотел сказать, понял отлично. — Это означало, что на подмогу идет второй взвод.

— Что еще? — спросил в трубке приглушенный голос ротного.

— Взяли «языка», но нужна медицинская помощь. Ему, и не только ему.

— Фельдшер будет, — заверил Полесьев. — Какие потери?

Орать в трубку, что потерял убитыми и ранеными треть личного состава, было бы по крайней мере неосторожно, поэтому Егорьев ответил:

— Доложу в письменном виде.

— Добро, конец связи.

Егорьев повесил трубку, подкрутив рукоятку телефона, и, потирая друг о друга ладони, обернулся к солдатам.

— Ну, теперь полный порядок.

22

Синченко, Золин и Глыба принялись за осмотр немецкого блиндажа, а Егорьев попытался допросить пленного. Но тот молчал, будто язык проглотил, а может, ему было плохо, во всяком случае, отворачивался всякий раз к стене, лишь только лейтенант пробовал с ним заговорить. Убедившись, что из немца и клещами слова не вытянешь, Егорьев отошел к столу и присел на табуретку, наблюдая за действиями солдат. Те времени даром не теряли: шуровали по полкам и стоящим около кровати тумбочкам, вытаскивая наружу содержимое.

— Вы не очень-то тут, — предупредил Егорьев, опасаясь, как бы его воины не устроили в блиндаже порядочного погрома.

— Да мы так, только взглянуть, — заверил лейтенанта Золин.

— Эх черт, жаль, вещмешков не взяли, — сокрушался Синченко при виде выгребаемого из тумбочек добра. Он, видимо, был настроен иначе.

— О, лейтенант! — весело кричал Глыба, держа перед собой за воротник серый армейский мундир, найденный на соседней кровати. — Китель не нужен?

Егорьев отрицательно покачал головой.

— А это уж точно пригодится. — Глыба поднял над собой ремень с маленькой замшевой кобурой. Расстегнув кобуру, вынул оттуда легкий удобный «вальтер». — Берите, лейтенант, глядите, вещь какая.

Егорьев и от этого хотел было отказаться, но вспомнив, что револьвера у него теперь нет, а кроме автомата не иметь никакого личного оружия командиру как-то не солидно, сказал:

— Давай.

Глыба кинул лейтенанту ремень с кобурой, предварительно всунув туда «вальтер», и Егорьев, расстегнув свой ремень, принялся насаживать на него кобуру. Но ремень был слишком широкий, и кобура налезать не хотела.

— Да вы возьмите этот ремень, — посоветовал Глыба.

— А куда я портупею прицеплять буду? — возразил лейтенант.

— Да вот же колечки…

— Эти малы.

Глыба порылся по кровати еще и извлек оттуда портупею.

— Вот! — обрадовался он. — Как раз подойдет.

И передал лейтенанту новенький, приятно пахнущий недавно выделанной кожей ремешок. Егорьев снял свой ремень и портупею и облачился в ремни немецкие.

— Красота! — воскликнул довольный Глыба, глядя, как лейтенант, поскрипывая амуницией, оправляет гимнастерку. — Просто заглядение!

И тут же оба, и Глыба и Егорьев, обернулись на донесшийся из угла блиндажа треск. То Синченко и Золин пытались штыком винтовки вскрыть запертый на ключ кованный железом сундук.

— Осторожно, а вдруг там бомба, — предупредил Егорьев.

— В запертых на ключ сундуках бомбы не держат, — налегая на штык, с натугой ответил Синченко.

— Эй, эй, да вы же сейчас все тут разломаете, — сказал Егорьев, глядя, как Синченко отдирает от сундука прибитое к нему железо.