Не знал сердобольный Парамон, не слышали его ослабшие уши: пронесся огненный смерч над Сосновкой и лежит певунья Настя, добрая его голубка Настя, на конопляном поле, раскидавши свои руки. Измяты эти руки гусеницами танка, никогда они уже не вспорхнут над ее венцекосой головой в танце, не поднесут деду Парамону чарки на свадьбе...
В тот самый полдень четырнадцатого сентября, когда красноармеец Юрий Сапронов воспаленным взором разглядел в зареве боя лицо Ганночки-Спиваночки, его ровесник Густав Мюллер, студент Берлинского университета, ждал аудиенции у декана факультета. В больших серо-зеленых глазах Густава, во всем его по-юношески бесхитростном лице — худощавом и веснушчатом — отражалась затаенная надежда, мальчишеская страсть.
Вчера на лекции Густава осенила мысль, осуществление которой, как он рассчитывал, всколыхнет весь университет. Сокурсники взревут от зависти, когда он, Густав Мюллер, заявится на факультет с нашивкой добровольца германской армии и вместо приветствия скажет им прощальное «Ауф видер зеен». Зубрите себе, скажет им Густав, хоть до второго пришествия господа бога на землю, а мне истина ясна: Гитлеру нужны не дипломаты, а воины...
Конечно, Вилли Шранке и Фриц Даугер бросятся по его стопам, но это уже будет повторение пройденного — не тот эффект. Да и пусть попробуют! Едва ли их в приемном войсковом пункте примут так, как приняли Густава.
Пока подошла очередь к декану, студент восстановил в памяти эпизоды своей беседы в войсковой канцелярии. Он просто-таки не мог без улыбки вспомнить о чудаковатом капитане Гельмуте Визе. Все дело в том, что капитан Визе оказался земляком Густава — из Фрейберга. Когда-то Визе руководил в городском клубе гитлерюгенда секцией вольной борьбы. Правда, Визе не запомнил Густава в лицо и даже не знает его имени, но зато какой он потешный.
Капитан предложил Густаву тут же, в его кабинете, помериться силами. Отлетев к дивану — маэстро был уже не тот! — капитан заржал от восторга. Бойцовские навыки Густава он полностью относил к своим личным заслугам.
— Узнаю свой стиль! — вопил Визе, хлопая Густава по плечу. — Леопард!
Просьбу Густава помочь с зачислением в вермахт Визе назвал сущим пустяком. Потребуется только бумажка от ректора университета. Все остальное он берется сделать сам. Если надо, он может сейчас же позвонить ректору — «этому рахиту с зонтом». Не пройдет этот номер — есть другие ходы.
— Во всяком случае, мой коллега Генрих Мюллер...
— Густав Мюллер, господин капитан, — поправил его студент.
— ...может быть спокойным за свою дальнейшую судьбу, если уж решил довериться капитану Визе. Разумеется, всякий подвиг вознаграждается — таковы уж армейские порядки... Но капитан Визе никогда не наживался за счет солдат. В данном случае Ганс... («Густав, господин капитан») легко отобьется от своего шефа одной бутылкой коньяку. А насчет имени — Иоганс тебя или Герберт — не все ли равно, как тебя нарекли обезумевшие от счастья предки? Надеюсь, они уже в земле? Тем лучше: меньше слез на прощание, меньше волокиты с письмами. Тетушку можешь послать туда, где ей удобнее. Притворись, что сосредоточен на более важных делах. Ведь для солдата войсковая дружба дороже всякого родства. У тебя будет номер — так удобнее и для живого, и для мертвого. Если ты приглянешься с какой-либо стороны взводному, он даст тебе кличку...
Говорливый капитан Визе усадил Густава на диван и предался воспоминаниям.
— Армия, мой дорогой, это немножко дисциплины и океан веселья... В моей роте, в Югославии, был автоматчик Генрих... номер шесть... Его звали Волкодав. А еще парень со шрамом на подбородке — Пожиратель голубиных яиц. И Эрик — Собачий хвост, и Руди — Гремящая ягодица, кажется, шестьдесят девятый номер. Парня из Гамбурга звали Коньячной пробкой, а старика Августа — Сентиментальной жабой... И бабники имелись — все со своими номерами: Развратник номер один, номер два и номер три. Это все из второго взвода... Был у меня снайпер с двумя кличками — Ювелир и Бледная спирохета... Но это уже за особые заслуги. Выбили левый глаз, а он смеется: удобнее стало целиться! За французскую кампанию — сорок две мишени! Ювелирная работа!.. Да, коллега: немножко дисциплины и океан веселья, — причмокнув языком, подытожил Визе. — Если бы не эта глупая история с племянницей югославского короля, которую мои ребята приняли за уличную девку... Уверяю тебя, я не оказался бы в этой берлинской дыре за тысячу верст от настоящей работы. Поверь, мне куда более по душе жить в обыкновенном блиндаже, чем в квартире с теплой уборной. Впрочем, ты, я вижу, торопишься. До скорой встречи! Все же, если по-прежнему веришь Гельмуту Визе, ты мог бы уже сейчас торпедировать меня этой самой бутылкой. И я с большей уверенностью расчищал бы тебе путь к славе...