( Не) пара для вампира (СИ)

— Лорд Фредерик, умоляю! — всхлипнула Николь от безысходности. Мощь чужого внушения спеленала её по рукам и ногам, но не лишила ясного рассудка.

Орэ поглядел на невесту, приподняв брови, как на неразумное дитя.

Жених не утрудился заткнуть ей рот — настолько был уверен в беспроигрышности своего положения. Сделал к ней шаг и убрал светлые волосы за плечи, обнажил шею, заставляя внутренне содрогнуться от отвращения.

— Простите меня, маркиза, — прошептал Старейшина, не глядя на неё, и вышел.

Николь не могла в полной мере осудить или возненавидеть его: кто в здравом уме подставит под удар троих любимых вампиров ради дочки давнего друга?

«Не бросайте меня!» — кричала человеческая сторона вампирессы, но гордость зверя не позволила словам сорваться с губ.

Может, и к лучшему, не стоило показывать Орэ слабость, когда она и без того оказалась в его власти. Приняв, что помощи ждать неоткуда, Николь вновь сосредоточилась на том, чтобы воспротивиться внушению.

— Глупышка-маркиза, — улыбнулся высокородный почти ласково.

Подошёл к двери и провернул ключ в замке, чтобы им никто не помешал, после чего вернулся и упёр руки в подлокотники кресла по обе стороны от её напряжённого тела.

— Ты всегда такой была: гордой, упрямой, безрассудно смелой. Это роднит вас с небезызвестным графом.

При упоминании о Марке, Николь вспыхнула, нашла лазейку в лабиринте чужой воли и сжала руки в кулаки. В ту же минуту ей пришлось застонать от острой головной боли, раскалённой иглой впившейся в виски.

Орэ наблюдал за чужими потугами со смесью насмешки и пренебрежения.

— Не утруждайся, Николь, моё внушение не сломить, — произнёс, пожирая глазами её побледневшее лицо. — Ты потеряла память, чем упорнее ты сопротивляешься, тем выше риск лишиться рассудка. Мне ни к чему обезумевшая невеста, но и твоему ухажёру, полагаю, тоже. Если он, конечно, выживет.

— Будь ты проклят! — взвыла тёмная сущность маркизы.

Воспоминания о плачевном состоянии Кросса выбили из неё остатки благоразумия. Благо, что человеческие чувства притупились в глубине её существа под властью зверя и чужим влиянием. В противном случае она бы позорно разревелась.

— Меня забавляет, что, вопреки всему, ты осталась той же высокомерной выскочкой, что в юности, — оскалился герцог и замер за миг до того, как коснулся бы дрогнувших губ поцелуем, наслаждаясь ужасом в глазах девушки.

— Ты не помнишь, но мальчишкой я был безумно в тебя влюблён, — хмыкнул он. — Ты же никого из поклонников не приближала к себе, любого расценивала как игрушку. Невыносимая избалованная маркиза… Уже тогда я знал, что это ты станешь игрушкой в моих руках.

— Чего ты хочешь? — прошипела Николь, теряя терпение.

— Вот, как мы поступим, дорогая, — произнёс высокородный, заключив её лицо в ладони и гипнотизируя холодом серых глаз. — Отныне ты станешь идеальной послушной невестой. Тебя будет волновать исключительно моё благополучие, честь и репутация.

— Ненавижу… — выдохнула вампиресса, чувствуя, как теряет себя под натиском чужой воли.

Она сопротивлялась, цеплялась за мысли о Марке и Шарлотте, но герцог разбивал блоки, словно тонкий утренний лед. Мощь, плескавшаяся в Орэ, ломала её, разрушала до основания и собирала в нечто совершенно чуждое.

— Когда граф Кросс объявится на моем пороге — а, если выродок не подохнет, это вопрос времени — ты выйдешь к нему и побеседуешь с глазу на глаз, — продолжал де Эвиль, сжав жёсткими пальцами её подбородок, вынуждая смотреть на него:

— Мне плевать, что ты скажешь, но заставь его поверить, что перед ним та Николь, которую он знает и любит, а затем разорви всякую связь между вами. Уничтожь его чувства, чтобы он никогда больше не захотел видеть тебя. Ты умная вампиресса, моя милая, что-нибудь придумаешь.

«Нет!» — хотелось закричать Николь, но губы не слушались.

Она проваливалась в густую вязкую тьму чужого приказа, барахталась в ней и захлёбывалась, не способная вырваться на поверхность. Мрак внушения засасывал её, как гиблая трясина. Лёд реальности треснул под ногами, лопнул осколками, и бессмертная оказалась под полупрозрачной толщей, искажавшей привычный мир.

И всё же она боролась, отчаянно, до последнего, боясь представить, какую боль может причинить и без того пострадавшему за неё возлюбленному.

Агония пронзала разум, грозя сломить его, и каждый раз мог стать последним, но лучше так, чем выполнить бесчеловечное повеление Орэ. Последняя острая вспышка страдания обожгла измученное сознание, и бездна схлопнулась, отсекая её от знакомой реальности.

В моей жизни случалось всякое: лютые похмелья, драки, тяжёлые заболевания, мото-авария, смерть, в конце концов, но ни разу я ещё не пребывал в такой агонии, как после ненавистного поединка.

Не представляю, на сколько выпал из реальности, единственное, что помнил, как тело кидало из нестерпимого жара в пронзительный холод и обратно. Нечто подобное я испытал при обращении в вампира, только разделённое на десять.