Не плачь, Джульетта! [Феллини]

Джульетта: — Господи! Да кто тебя бросает? Я только пошутила. Эх… (гладит его волосы) — Ты же прекрасно знаешь, милый. Не поеду я никуда — ни к парнографам, ни к биографам. Я буду рядом — и мы скоро запустим наш фильм о сладостно–приятных руинах. Клянусь, для меня нет и не может быть ничего более интересного. (горько) Клянусь…

Феллини: — Карлини слинял.

Джульетта: — Вот черт!.. Это (считает в уме) это седьмой продюссер, отказавшийся от «Сладкой жизни». По–моему одно название тянет, по крайней мере, на «Золотого льва». И что сказал тебе этот индюк? Он же видел актерские пробы, наброски сценария! Он целовал мне руки и клялся, что счастлив от одной только чести работать с Феллини…

Феллини: — Продюссеры — самые тупые люди на свете. Тупые, лживые и упрямые. Каждый из них маниакально убежден, что ему–то известна формула успеха! А чем Карини лучше?

Джульетта: — У него интуиция на ходовой товар. Я сильно надеялась, что этот фильм заинтригует его.

Феллини: — Он просмотрел подготовительный материал, потребовал наброски, макеты, долго копался в моих рисунках, фото. Пыжился, надувал щеки, словно директор школы, устраивающий разнос нерадивому ученика (изображает Карлини) «– Что я могу тебе сказать, Фефе? В сущности, терять деньги — это составной элемент профессии продюссера. Неудачный фильм для меня вопрос финансового порядка, для тебя же это может быть конец, катастрофа. Мой тебе совет — оставь эту затею. Найди в себе смелость отказаться…»

Джульетта: — Отказаться!? Еще чего! Не сдавайся, Фефе! Ни за что не сдавайся! Восьмой продюссер будет наш. И я найду его — самого сообразительного пройдоху! Пусть богатеет, «Сладкая жизнь» принесет ему миллионы. А тебе — славу.

Феллини: — Славу? Ха! Джульетта! Ты же лучше всех знаешь, как я ненавижу все эти конкурсы, фестивали, призы… Фальшивка, лепнина из папье–маше на мраморном портале… Тошнит.

Джульетта: — Ладно — фильм разнесут в пух и прах. Уж Церковь наверняка не приласкает. Ты ж непременно станешь задираться.

Феллини: — Ну почему ты всегда меня подзуживаешь? Почему всегда принимаешь замысел в штыки? Ладно: снимаем сладенькую пастораль с белыми овечками и церковными гимнами… Ты этого хочешь? Ну, скажи же, наконец, что ты хочешь, Джульетта?

Джульетта: — Сказать? Сам ты не знаешь, не знаешь, конечно же? Хорошо, скажу: — я хочу быть актрисой. Актрисой, а не секретаршей на пенсии! (выходит, хлопнув дверью)

СВЕТ на левой кровати.Журналист в палате Феллини, перебирает газеты.

Журналист: — Иногда она взбрыкивала, но никогда не оставляла тебя без своей поддержки. Как эта маленькая, деликатная женщина умело вела твои дела! Как мужественно держалась, как тонко обхаживала нужных людей. Тебе было так удобно за ее спиной — бескомпромиссный, резкий, не лебезивший ни перед кем, пренебрегающий связями и общественным мнением маэстро. С каким придыханием писали восхищенные критики: «он никогда не ходит на коктейли, званые обеды и ужины, не участвует ни в каких приемах, которые непрерывно устраивают в Риме кинематографисты. Быть может, он — наименее заботящийся о своей общественной карьере, наименее честолюбивый и наименее пробивной художник на свете». Джульетта дала тебе возможность быть таким: не изменяя себе, оставаться на плаву. Она пробивала твои фильмы, не пробивной художник.

Феллини:(в постели): — Боже, разве я спорю? Я молюсь на нее, хотя и не выставляю свои откровения напоказ. Джульетта — сильная женщина и абсолютно надежный партнер. Джульетта — часть меня. Благодаря ей я могу делать единственное, что мне дано свыше: рассказывать свои истории. Рассказывать — вот, по–моему, единственная игра, в которую стоит играть.

Съемочная площадка. Журналист вывешивает таблицу «Чинечитта» Павильон№ 5»

Объявляет: — Знаете что это? Храм Феллини.

«Для меня идеальное место — это павильон № 5 в Чинечитта, когда он пуст. Всепоглощающее, вызывающее дрожь, приводящее в экстаз чувство — видеть перед собой пустой съемочный павильон — пространство, которое надо заполнить, мир который нужно создать»… Этому убеждению он не изменял никогда.