Не плачь, Тарзан!

Младший ребенок молчал и в мою сторону даже не обернулся. Он во все глаза смотрел на порцию картошки фри, жирный чизбургер и стакан кока-колы, который по величине не уступал ему самому. Он глядел на все это, молитвенно сложив руки, словно ему только что было явлено откровение свыше, — глаза у него стали, точно чайные блюдца. Сразу видно, этому парню чизбургеры перепадают не каждый день. А вдруг у них вся семейка вегетарианцы, все может быть.

Тарзан перевела взгляд с детей на меня.

— Вот, решили отпраздновать! — сообщила она. — Отпраздновать то, что мы живы, особенно Билли Кид. Мне пришлось продать фамильные драгоценности, чтобы оплатить этот ужин.

На столе перед ней никакого бургера не было, только чашка кофе. Тарзан криво улыбнулась своей шутке. А может, это вовсе не шутка?

— Примете меня в компанию? — спросил я, поддавшись внезапному порыву. — Пойду куплю себе бургер. Вам что-нибудь взять? Я угощаю!

— Купи мне такое мороженое с карамелью! — крикнула девочка, и я кивнул.

На лице Тарзан отобразилась внутренняя борьба. Помолчав, она сказала:

— Может быть, я тоже что-нибудь съем, раз уж на то пошло. Например, куриный бургер, — прибавила она смущенно, будто чувствовала себя виноватой.

За едой мы поболтали немного о том о сем. Мальчишка уписывал за обе щеки гору картошки фри. Бургер был вкусный, хотя к нему и не прилагались обжаренные в масле артишоки с шафрановыми медальонами и трюфелями. Тарзан разрешила завезти пакет с вещами подруги к ней домой и дала мне свой адрес.

Ночью я не мог уснуть, мне казалось, что все мои внутренности обволокло прогорклым жиром, и я решил, что завтра же сделаю лишний круг на велотренажере. Я думал, почему она выбрала именно «Бургер Кинг» для своего праздника — сам-то я пошел туда, потому что мне обрыдли эти шикарные рестораны. Все это очень странно, гораздо проще представить ее с тарелкой чечевичной похлебки в какой-нибудь вегетарианской столовой.

Потом я подумал, что весь наш праздничный ужин на четверых в «Бургер Кинге» наверняка стоил не больше стакана вина, которое подают в «Каса Алигьери» в качестве аперитива.

«Женщина в расцвете сил принимает на дому»

И вот опять наступил кризис. Первой зарплаты хватило лишь на то, чтобы залатать летние дыры и щели, и, если мне не удастся в течение недели сделать из воздуха четыреста тридцать две кроны, мне отключат телефон. Тогда порвется последняя ниточка, связывающая меня с Мике. Мы не видели его два года, но ведь он где-то живет, иногда звонит нам, в самое неподходящее время и с непредсказуемыми промежутками. Одно время он скрывался на даче у друзей — непонятно только от кого. В другой раз его положили в психиатрическую больницу — я почти уверена в этом, потому что в трубке раздавалось эхо, как из больничного коридора, а сам Мике говорил о каком-то докторе. После этих звонков я по нескольку дней не могла прийти в себя. Обычно Мике с нездоровым воодушевлением без умолку болтал о каких-то посторонних вещах, а когда я пыталась рассказать ему о детях, он выказывал вежливую рассеянность, словно забыл, что они у него есть.

Я хотела завести автоопределитель номера, чтобы вычислять, где он находится, но звонил он не чаще, чем раз в полгода. С его семьей я отношений не поддерживала. Однажды, когда Белла только появилась на свет, мы съездили к его родителям, но они недвусмысленно дали понять, что в таком родстве не заинтересованы. Тем более что только отец приходился Мике родным. Склонившись над коляской, в которой спала Белла, мачеха пробормотала:

— Мике, а ты уверен, что это твоя дочь?

— Конечно, уверен! Я заплатил за нее по всем счетам и теперь являюсь ее единоличным владельцем! — ответил Мике, глядя на мачеху в упор. Та лишь пожала плечами. Больше мы к ним не ездили. А уж денег занять у них и подавно было нельзя.

У своей матери я тоже занять не могла. Как только я переступала порог ее дома, она тут же начинала сыпать жалобами, как все нынче подорожало и какая у нее маленькая пенсия. Временами мне казалось, что мать просто хочет предупредить мои просьбы дать в долг, хотя вообще-то она говорила правду. С деньгами у нее туговато. Я занимаю у нее только в самых критических ситуациях, и каждую крону она сопровождает проповедью о том, что предупреждала меня насчет Мике: он просто болван. Кроме того, сразу я отдать не могу, и в течение всего этого времени мне приходится выслушивать ее нытье. Нет, только не мама.