Не плачь

Пока запекается пицца, я захожу в комнату Эстер. Там темно, и я включаю настольную лампу, которая стоит на краю ее письменного стола. Комната оживает. Понимаю, что рыбка Эстер, далматинская моллинезия, умирает с голоду. Смотрю в ее черные глазки-бусинки, и мне кажется, будто она просит: «Накорми меня». Засыпаю в аквариум пригоршню корма и начинаю наугад вытягивать ящики письменного стола и комода. Вчера я осматривалась с чисто ознакомительными целями, но сейчас начинаю поиски всерьез. Полный обыск. Без всяких барьеров. Я пришла не для того, чтобы что-нибудь выудить (простите за невольный каламбур). Мне нужны сведения.

Вытаскивая наугад бумаги из ящиков, я вдруг понимаю, что у нас с рыбкой есть кое-что общее: Эстер нас обеих бросила. Бросила на произвол судьбы, оставила на смерть.

В основном мне попадается всякая ерунда. Меню из ресторанов. Эссе по приспособительной реакции и еще одно – по диспраксии. Заметки по кинестезии, где попадаются такие словосочетания, как «зрительно-моторная координация» и «сенсорные ощущения». Они записаны на листках отрывного блокнота почерком Эстер. Поздравительная открытка от ее двоюродной тетки Люсиль. Стихи церковного гимна. Клейкие листочки с напоминаниями: «Забрать вещи из химчистки» и «Купить молока». Случайный телефонный номер. Коробка контактных линз, цветных контактных линз – найдя ее, я замираю на месте. Потом внимательно осматриваю содержимое. Линзы голубые, ярко-голубые, как написано на коробке. Я представляю себе ангельское личико Эстер, с одним карим глазом и одним голубым. Разные глаза – явное доказательство ее непохожести на других, ее избранности.

Я застываю на месте. Неужели… Не может быть!

Неужели один голубой глаз Эстер – фальшивка?

Нет, внушаю я себе. Нет. Невозможно! И все же…

Другие находки тоже приводят меня в замешательство. Распечатки с лекциями о горе, о процессе горевания, о семи стадиях горя. Я стараюсь убедить себя, что это как-то связано с ее занятиями трудотерапией – «Если бы Эстер в самом деле горевала, уж я бы заметила!» – и что это не на самом деле. Горе никак не связано с ее жизнью, с жизнью Эстер. С чьей-нибудь еще – да, возможно. Вскоре я уже ни в чем не уверена. Из груды бумаг выпадает визитная карточка, черно-белая, с монограммой с одной стороны, именем, адресом и номером телефона – с другой. Это карточка врача. «Психолог, психотерапевт», – написано на ней. Я беру карточку и целых три минуты глазею на нее, стараясь убедиться, что там написано именно «психолог, психотерапевт», а не, скажем, «подиатр», «пульмонолог» или «педиатр». Какой-нибудь другой врач, чья специальность начинается на «п». Но нет. Там точно написано «психолог, психотерапевт». Эстер было грустно. Эстер и сейчас грустно. Она горюет, а я ничего не замечала. Но почему, думаю я, почему Эстер грустно?

И что еще она от меня скрыла?

Дальше – больше. В стопке бумаг нахожу документ под шапкой «Штат Иллинойс». Передо мной официальное прошение в окружной суд округа Кук о смене имени.

Документ заполнен, подписан. Внизу стоят дата и печать. Эстер больше не Эстер, а Джейн?! Нелепо представлять Эстер с таким банальным именем, как Джейн. Имя совершенно не сочетается с Эстер, олицетворением всего необычного. Мне кажется, если бы она вдруг пожелала переменить имя, она наверняка выбрала бы что-нибудь вроде Порции, Корделии или Астрид. Такие имена гораздо больше подходят Эстер, чем Джейн. Но нет. Эстер теперь Джейн. Джейн Жирар.

Внезапно я кое-что вспоминаю. Дело было месяца три или четыре назад. Мы с Эстер сидим на диване и смотрим телевизор. Она где-то отсутствовала весь день, а на вопросы, где была и чем занималась, упорно отмалчивалась. Поэтому я мысленно восполнила недостающие подробности. Я решила, что Эстер встречалась с каким-нибудь женатым любовником. Женатым, с детьми. Они поехали в сомнительный отель, где по-прежнему рекламируют «туалет в номере» и «цветной телевизор» как последнее достижение.

И хотя такое на Эстер совсем не похоже, мне было забавно представить ее в таком месте. Она не хотела рассказывать о том, где была и что делала, а на мои вопросы отвечала односложно: «Да», «Нет», «Хорошо».

Тогда она сказала кое-что странное; я запомнила два необычных вопроса. Во-первых, она спросила: «У тебя когда-нибудь бывало такое – ты хотела что-нибудь исправить, но только все испортила?» Когда я попросила ее объясниться, она не стала развивать свою мысль. Да, ответила я, со мной такое случалось, и не раз. Более того, я сказала: «Это как раз про меня».

Потом, когда мы сидели рядом на диване, она вдруг спросила, грустно и задумчиво:

– Если бы ты могла переменить имя, ты бы какое выбрала?

Подумав, я выбрала имя Белль. А потом принялась разглагольствовать о том, как мне нравится имя Белль и как я терпеть не могу имя Куин. Что вообще за имя такое – Куин? По-моему, оно гораздо больше подходит мальчику. И вообще, оно скорее напоминает не на имя, а на фамилию… Так или иначе, это совсем не подходящее имя для девочки.

Вот что я тогда сказала.