Не плачь

В центр городка я возвращаюсь той же дорогой. Думаю только о том, как выйду на берег озера и, как всегда, отправлюсь домой. Почти пять часов; скоро стемнеет. Отец, скорее всего, проголодался и гадает, куда это я запропастился и почему не готовлю ужин. Сегодня у нас макароны с сыром в томатном соусе (из банки) и консервированная кукуруза. Шеф-повар в нашей семье обычно я. Возможно, я разогрею немного колбасы и добавлю ее к макаронам. Правда, тут мои мысли принимают другой оборот.

Срезаю путь по Главной улице, мимо дома Ингрид и кафе, хочу скорее выйти на берег озера. Я думаю о Перл – может, она придет туда, чтобы искупаться. Если она окажется там и снова улыбнется, мне, возможно, удастся помахать ей в ответ, а не обделаться в буквальном смысле слова. Вдруг я слышу, как хлопает сетчатая дверь. На крыльцо синего домика выходит доктор Джошуа Джайлс собственной персоной.

Он запирает свой кабинет на ночь.

На нем пальто и перчатки, под мышкой кожаная сумка.

Прием окончен; последние пациенты ушли, и доктор Джайлс направляется домой. Улица пустынна. Почти все магазины закрылись на ночь, хотя машины снуют туда-сюда. Едут медленно, останавливаются на бессветофорных перекрестках, где есть только знак «Уступи дорогу». В квартале отсюда какая-то женщина выгуливает собаку, маленькую, вроде терьера; перед тем как перейти улицу, она берет ее под мышку и пропускает проезжающую машину. Появляются первые звезды: сначала Сириус, самая яркая звезда на ночном небе. Я останавливаюсь на углу и задираю голову. Слышу, как через наш городок проезжает поезд. Доктор Джайлс идет домой.

Все понятно, и все логично.

Однако совсем непонятно, почему я следую за ним.

«Любовь моя, я многое забываю. Но кое-что запомню навсегда: твой голос, твою улыбку, твои глаза. Твой запах, то ощущение, когда твои руки впервые коснулись моих рук.

Я не напрашивалась. Тебе следовало уйти, ведь и я об этом просила. Я так и сказала: уходи. Но ты по-прежнему здесь, ты рядом, и я больше ничего не могу поделать. Ты здесь, а уйти пришлось мне. Иногда я гадаю, вспоминаешь ли ты меня. Ты помнишь меня?

С любовью,Э. В.».

Куин

Мать постоянно поучала меня, и несколько ее уроков я запомнила на всю жизнь. «Не выдавливай прыщи, останутся шрамы». И еще: «Пользуйся зубной нитью, иначе к тридцати пяти потеряешь зубы». Да-да, она в самом деле считала, что кариес и гингивит влекут за собой потерю зубов. Кроме того, она пугала меня дурным запахом изо рта; по ее словам, он способен оттолкнуть молодых людей. Неужели я хочу остаться старой девой? Такие разговоры мать вела со мной, стоя у двери ванной в нашем пригородном доме и следя, чтобы я не забывала пользоваться зубной нитью. Мне было лет двенадцать, а она уже представляла меня старой девой, которая живет с тысячей кошек.

Но один урок выделялся из остальных. В виде исключения она тогда дала мне хороший совет. Мне было пятнадцать, и я поссорилась со своей лучшей подругой Кэрри, с которой мы дружили одиннадцать лет. Мы поссорились по самой банальной причине: из-за парня. Я собралась пригласить одного футболиста на танцы по случаю нашего перехода в старшую школу, но оказалось, что Кэрри пригласила его первой. «Кто не успел, тот опоздал», – сказала мне Кэрри, и именно тогда я решила, что нашей дружбе конец. Мне хотелось наорать на нее, отругать ее публично, затеять неприличную драку прямо в школьном коридоре, выдрать ей волосы. Я жалела, что не могу по желанию выпускать когти, как кошка; очень хотелось выцарапать ей глаза на глазах у толпы подростков, которые делали бы ставки на победителя и подзадоривали нас.

Но мать мудро предупредила меня: это ничему не поможет. Подумав, я поняла, что она права. Начать с того, что Кэрри была выше ростом и сильнее. Она играла в баскетбол и волейбол. Наверное, если бы мы подрались, она бы меня отлупила, поэтому я решила не давать ей такой возможности. Потом мама предложила мне написать Кэрри письмо. Письмо бывшей подруге.

– Излей свои чувства на бумаге. Подробно запиши все, что ты испытываешь, – посоветовала она и добавила: – Только не отправляй письмо по почте. Не отдавай его ей. Храни у себя. Вот увидишь: как только ты выразишь свои чувства на бумаге, ты сможешь жить дальше. Ты справишься со своими эмоциями и сумеешь обдумать ситуацию. Ты обретешь покой.

И она оказалась права. Я написала не одно письмо, а несколько. Я ругала Кэрри последними словами на линованных тетрадных листках. Письма я писала любимой гелевой ручкой. В своих письмах я отчитывала Кэрри. Хватала ее и уводила в сторону, где ругала без посторонних. Я признавалась ей, что ненавижу ее. Писала, что желаю ей смерти.

Конечно, я не отправляла Кэрри своих писем. Я писала их и выбрасывала. И в конце концов мне действительно стало легче. Я обрела покой.

Вскоре я нашла и новых подруг, хотя и не таких близких, какой когда-то была Кэрри.

Так было до того дня, когда я познакомилась с Эстер.