Не плачь

– Она сказала, что у нее слишком много дел, – объяснил Бен, и я убедила себя: он рад, что мне он нужен, что я, в отличие от Прии, одна не справляюсь. Мне нужна его помощь… и его общество.

Поэтому он промыл и перевязал мне руку. Забаррикадировал дверь. Приложил к моей руке лед. Налил мне вина. Мой рыцарь в сверкающих доспехах.

И я рассказала, что случилось: о том, как я ездила к Николасу Келлеру, как возвращалась домой, о жутком бродяге, который гладил меня по голове, об эсэмэске на мобильнике.

– Почему ты не сказала, что собираешься к Николасу Келлеру? – спрашивает Бен. Он сидит за столом напротив меня с озабоченным видом. У него добрые глаза. Прежде чем положить руку себе на колени, он легко касается моего плеча.

– Не хотела тебя беспокоить, – признаюсь я, и это правда.

Бен и так потратил много времени и сил, стараясь понять, куда подевалась Эстер и что она замышляет. Да, Эстер и его друг тоже, и все-таки последние события больше касаются меня, чем его. А к Николасу я собралась вдруг, внезапно. Почти не понимала, что делаю, пока не вышла из дому и не села в автобус. Я ничего не планировала заранее, а действовала спонтанно, и теперь все мои поступки кажутся мне глупыми.

Надо было попросить Бена поехать со мной. Надо было сидеть рядом с ним на кухне у Николаса Келлера; мы бы оба услышали, как Эстер убила его невесту.

Бен придвигается еще ближе, его рука гладит меня по джинсам, и мое сердце, которое и так едва бьется, почти совсем замирает.

– Я бы поехал с тобой. Ничего бы ты меня не побеспокоила. Для этого и нужны друзья, – говорит он, и я вяло киваю, думая: ну конечно, именно для этого и нужны друзья. Они не следят друг за другом, не пытаются друг друга убить. И я повторяю в третий или даже в четвертый раз:

– Она за мной следит.

– Может быть, – отвечает Бен и, посерьезнев, снова берет командование на себя, что мне так в нем нравится: – Мы должны позвонить в полицию. – Он убирает руку с моего колена и выпрямляется. Вдруг мне кажется, что он где-то далеко – слишком далеко. Хотя нас разделяет совсем небольшое расстояние, он отстранился от меня. Я невольно наклоняюсь к нему, надеясь преодолеть разрыв. «Вернись, Бен!»

– Уже это сделала, – признаюсь я. – Ходила в полицейское управление и заявила о том, что моя соседка пропала без вести. – Повторяю все, что мне сказал дежурный. Он попросил описать приметы Эстер и обещал распечатать ее фотографию. Он сказал, что со мной свяжутся, но пока никто еще не связался.

– Может быть, пора заявить о преступлении, – говорит Бен, хотя мы оба понимаем, что нам не о чем сообщать, кроме безосновательных догадок. У нас всего лишь дурное предчувствие.

Смерть Келси Беллами признали несчастным случаем. С тех пор никаких доказательств преступления не нашли, потому что преступления не было. Во всяком случае, пока.

Во мне поселился иррациональный страх. Где-то неподалеку бродит Эстер, которая хочет меня убить. Эстер, моя лучшая подруга, милая соседка, твержу я себе, Эстер ни за что не причинит мне вреда! Но я уже ни в чем не уверена.

Будущий юрист Бен все понимает лучше меня; он знает, что полиция не отнесется к нашим словам всерьез. Распечатки лекций о горе, прошение о смене имени, чеки из банкомата – все это несущественно. Менять имя не запрещено, как и испытывать грусть. Как и снимать деньги с собственного банковского счета. И просить поменять замки в квартире. Эстер не совершила ничего дурного. Или?..

– И потом, – задумчиво говорю я, глядя в его светло-карие глаза, надеясь, что могу найти в них ответы на многие мучающие меня вопросы, – что, если мы ошибаемся? Что, если произошла дурацкая ошибка, а мы позвоним в полицию и сдадим ее? Что будет с Эстер, если мы ошибаемся? Она попадет за решетку. – Голос у меня дрожит; я представляю, как Эстер проводит остаток своих дней в тюрьме за преступление, которого она – возможно – не совершала. – Эстер слишком мягкая для тюрьмы, – говорю я, – слишком добрая.

Но тут я представляю себе не ту Эстер, которая поет в церковном хоре, а ту, которая нарочно подмешала арахисовую муку в еду для Келси, чтобы убить ее. Не может быть, чтобы Эстер была и такой и эдакой.

Совершала ли Эстер что-нибудь дурное? Наверняка я не знаю.

– Убила ли она ее? – спрашиваю я, глядя на Бена. – Убила ли Эстер Келси Беллами?

Бен пожимает плечами:

– Наверняка не знаю, но, по-моему, да.

Он подтверждает подозрение, которое завладело мною. Эстер убила Келси, а теперь покушается и на мою жизнь.

– Но что, если мы ошибаемся и обвиним ее без всякого на то основания? – спрашиваю я. – Мы сломаем ей жизнь.

Бен задумывается.

– В старших классах я учился с одним парнем, – говорит он спустя какое-то время. – Его звали Брайен Эббинг. Ходили слухи, что он как-то ночью вломился в дорогой магазин свадебных платьев и украл из кассы несколько тысяч баксов. Воры вломились в магазин через окно возле двери черного хода и учинили там полный разгром, всюду валялись разбитые манекены и порванные платья. Доказательств того, что Брайен виновен, не было, и все же на него стали показывать пальцами.

– Почему? – спрашиваю я.