— Ага… но мы-то им не дали! Слушай, Минь, а чего теперь-то делать? Надо, наверное к ночевке готовится. Я отрокам прикажу…
— Ты не знаешь, у нас чего-нибудь вкусненькое есть? — перебил Мишка. — Ну… чтобы детишек побаловать.
От такого зигзага мысли сотника Дмитрий слегка растерялся:
— Это… не знаю. У Ильи-то в обозе, конечно, есть, но до него добираться же…
— А тут? Ни у кого, ничего нет?
— Э… О! У Мотьки, наверняка мед должен быть! — догадался Дмитрий. — Только ему же Левша, зараза, нос вроде бы сломал. Не до медов ему…
— А все же спроси, Мить. Очень нужно!
Идея была проста: пока княгиня возится с боярыней Соломонией, подкатиться к детишкам; ну не посмеют няньки противиться. Угостить лакомством, успокоить, мол, никому больше в обиду не дадим, скоро домой отвезем; потом развеселить как-нибудь — ведь получалось же с нинеиными внучатами. Услышит княгиня Агафья детский смех, увидит довольные мордашки, глядишь, и разговор с ней по-доброму сложится. Какая бы она ни была крутая княгиня-соправительница, а мать есть мать — дети важнее всего.
Было, конечно, в этом что-то… некрасивое — использовать детей в своих целях, но самим-то детишкам от этого никакого вреда. Вот только голос… Мотькино полоскание и то ли компресс, то ли просто теплая повязка согрели горло, и Мишке немного полегчало, во всяком случае говорить, хоть и совсем негромко, он мог почти без саднящей боли.
Все планы порушила «то ли княжна, то ли не княжна»: выбралась из дома, боязливо покосилась на Дмитрия, который раздавал какие-то указания отрокам, и подалась к Мишке.
— Пан Лис…
— Слушаю, княжна… прости, — Мишка притронулся к повязке на горле, — не могу в полный голос говорить.
— Я не княжна.
— И я не пан, и не Лис. Боярич Михаил, — Мишка вежливо склонил голову, — сотник Младшей дружины Погорынского войска. Прости, не знаю, как величать тебя, красна девица.
— Не Лис? Ой, боярышней Евдокией зовусь, — девица ответно поклонилась и указала на щит с изображением «лиса, несущего сияющий крест». — А как же это? Наставник наш отец Паисий сказывал, что есть у ляхов боярин, нечистого зверя на своем знамени имеющий. Вот я и подумала…
— Ну почему же нечистого? В Писании в «Пророчестве о Вавилоне» вовсе и не лисы упомянуты, а шакалы. Просто ошибка при переводе с греческого на наш язык произошла, шакалы-то у нас не водятся, вот и написали «лисы», а на самом деле там так сказано, — Мишка, в который уже раз, мысленно поблагодарил отца Михаила за науку: — «Шакалы будут выть в чертогах их, и гиены — в увеселительных домах».
— Ошибка?! В Писании?!!
Удивление и возмущение Евдокии были настолько велики, что Мишке невольно вспомнилась старшеклассница из фильма «Завтра была война»: «Как можно спорить с самим Маяковским?!!».
— Да не в Писании ошибка, а толмач переврал… Или постарался, чтобы нам, про тех шакалов не ведающих, понятнее было. Так что, не пан Лис я, и не лях вовсе. Туровские мы.
— А как же… ведь отец Паисий сказывал… и Лис у вас намалеван…
— Я тебе, боярышня, потом объясню, прочему у нас Лис на щитах. Тебя ведь с делом каким-то ко мне послали?
— Ой, да! Княгиня Агафья Владимировна велит вашему старшему к ней явиться.
— Ну, велеть она может… Гм, ладно. Передай, что скоро буду.
— Она велела немедля!
— Угу. Как только, так сразу.
— А? — не поняла Евдокия.
— Скажи, что внял и не замедлю явиться пред княгинины очи. Только вот нужные распоряжения отдам, и сразу приду.
— Княгиня Агафья… — начала было снова боярышня, но Мишка набычился и, уставившись ей в глаза, шевельнул искалеченной бровью.
— Ступай. Передай княгине, что прибуду немедля, как смогу!
Девица, кажется, обиделась: поджала губы, вздернула подбородок и, развернувшись на месте, засеменила к двери. Ну, прямо тебе оскорбленное достоинство во плоти. Мишка чуть не сплюнул вслед. Знаком подозвал к себе ближайшего отрока и велел сыскать Елисея и Елизара, чтобы бросали все и бежали к нему.