Не по плану

Марк расхохотался, но похоже, Станковского это только разозлило. Он явно был человеком, привыкшим внушать людям страх. Марк и Кингсли работали наемниками уже давно. Со страхом они справлялись каждый день, для этого им было достаточно просто переглянуться или попросту от души похохотать. Чтобы напугать такого человека, как Лоу Кингсли требовалось нечто пострашнее проводов для прикуривания и жутких подвалов. А Марк, ну, он был совершенно уверен в том, что ему уже ничего не страшно.

«Она не может умереть. Не может умереть. Я только ее вернул. Мне без нее не справиться, больше не справиться. Она не может умереть».

Станковский прорычал что-то по-русски и, прошествовав к хитроумному генератору, изо всех сил крутанул переключатель.

— Посмотрим, как ты посмеёшься после пяти миллионов вольт! — заорал он, кинувшись к Кингсли.

— Ну давай же, уёб*ще.

Но только Станковский собрался «дать», как вдруг раздался отчётливый звук. Два выстрела. Близко, но точно не в доме. Все трое повернули головы к расположенному в стене окну. Станковский бросил в него недовольный взгляд и вернулся к столу, на котором стоял генератор. Рядом с ним лежала рация, и он тут же ее схватил.

— Что происходит?! — рявкнул он. Из рации раздавался только фоновый шум. — Я спрашиваю! Что там происходит?! Отвечай!

На минуту воцарилось молчание. Марк мог поклясться, что слышит, как русский скрежещет зубами. Пробормотав несколько ругательств, Станковский переключил рацию на другой канал и попробовал еще раз. Потом еще.

Пока Станковский орал в рацию и мерил шагами комнату, Марк сидел неподвижно. Он закрыл глаза и весь превратился в слух. Слух у него был отменный, и сейчас он пытался воспользоваться этим по максимуму. Он слышал... движение. Где-то наверху, но не прямо над ними. Затем раздался грохот. Открылась и захлопнулась дверь.

— Похоже, приятель, тебя бросили, — усмехнулся Кингсли.

Но он ошибался. Марк был уверен, что практически все люди Станковского вернулись к конюшне. Здесь их осталось совсем немного. Кингсли и Марка притащили в дом всего четверо мужчин, и он был готов побиться об заклад, что на этом всё. К тому же, когда он напряг слух, то совершенно точно уловил шаги всего одного человека. Из дома явно не выбегал табун крупных охранников.

«Не может быть...».

Станковский снова схватил рацию и принялся возиться с кнопками. Он минут пять пытался хоть кого-нибудь найти, но ответа не было. Только он собрался переключиться на очередной канал, как всё вдруг погасло, и подвал погрузился в темноту.

Марк запрокинул голову и сделал глубокий вдох. До этого момента он сохранял спокойствие, но теперь почувствовал, как его охватывает нечто похожее на панику.

Он изо всех сил старался перевести дыхание, и, как ни странно, ему хотелось плакать. Вместо этого он рассмеялся. Гортанным, раскатистым смехом.

— Что, черт возьми, происходит? — раздался голос Кингсли.

— Заткнись! А ты! Хватит ржать! — заорал Станковский.

Но Марк не мог остановиться.

— Срань господня, — выдохнул он. — Я, бл*дь, знал. Я, мать вашу, это знал. Господи, когда мы отсюда выберемся, я женюсь на этой чертовой женщине.

— Это невозможно! — почти что взвизгнул Станковский.

— Скорее невероятно, — поправил его Кингсли.

— Заткнись нахрен!

Марк заморгал, стараясь привыкнуть к темноте. Окно было совсем крошечным, да и на улице уже стемнело. Растущие у дома деревья еще больше усугубляли дело. Он с трудом видел одетого в льняной костюм Станковского, правда уже грязный. Теперь он был скорее блуждающим по комнате силуэтом, натыкающимся на темные предметы призраком.

Кингсли вдруг резко запел, чем здорово напугал Марка. Пел он до смешного громко, почти горланил, причем вроде бы с акцентом кокни. Если Марк не ошибался, то это была песня «Генрих VIII».

«Ради всего святого, какого хрена он делает?! Господи, да его, наверное, слышно аж в Ньюарке! Зачем он так громко орёт? Громко. Громко. Зачем ему так орать? Какой шум он пытается заглушить?»

Вдруг Марк с удивлением почувствовал, что стягивающая грудь веревка на секунду натянулась, а затем упала. Он резко повернул голову, пытаясь что-нибудь разглядеть, но тут внезапно ослабла веревка на его левой ноге. Через мгновение то же самое произошло и с правой ногой, и он наконец почувствовал то, о чем так мечтал: по его запястью скользнули пальцы. Тонкие, маленькие. Нежные. Пальцы быстрых, ловких рук, у которых так здорово получалось выворачивать его наизнанку.

«Слава богу, дорогуша. Слава богу, ты жива».