Не по торной дороге

— Вы знаете, как привязана я к Надежде Александровне… да оно и не могло быть иначе, потому что сестра ваша действительно чудная женщина: из наемницы она сделала меня членом семейства, своим другом; такие вещи нами, чернорабочими, не забываются! Их ценят и помнят до гробовой доски!.. Представьте же себе, как тяжело решиться мне, сознательно, сделать неприятность Надежде Александровне! И в теперешнее время, когда она страдает, когда я знаю, что присутствие мое в ее доме было бы не лишним. А между тем обстоятельства сложились так, что я не могу поступить иначе — и чем скорее, тем лучше!

Молодой человек в недоумении глядел на Настю.

— Вы хотите покинуть сестру? — воскликнул он.

— Не хочу, а должна.

— Должны?! (Осокин задумался) Владимир Константинович? — вдруг догадался он.

Завольская утвердительно кивнула головой.

— Господи! — вскричал взбешенный Орест. — И суда нет на такого негодяя!

— Самое трудное — скрывать от Надежды Александровны настоящую причину отъезда, а самое тяжелое — быть заподозренной в бессердечии и неблагодарности. Ну, да вы понимаете мое незавидное положение!

— Понимаю, Настасья Сергеевна… Но понимаю и то, что сестра, расставшись с вами, лишится единственной опоры…

— Что же делать? Научите меня, ради Бога!

— Возможности нет вам оставаться здесь?

— Нет… По крайней мере, при теперешнем положении дел.

— Куда хотели вы ехать?

— Я рассчитывала на вас, на доброту вашу, — краснея, проронила девушка.

— И прекрасно сделали, потому что для вас я готов сделать все от меня зависящее.

Завольская еще более покраснела.

— Место я постараюсь вам найти, но как уладить ваш отъезд, чтобы сестре и вам это было бы не так тяжело?.. Вот что: сегодня же я напишу некоторым из моих знакомых, а вы сделайте милость, пообождите немного и не начинайте ничего без моего ведома: сдается мне, что может быть дело обойдется и без вашего отъезда.

— Это невозможно, Орест Александрыч!

— Ну, там увидим!.. Так так?

— Благодарю Вас… от всего сердца!

Она робко протянула ему свою дрожавшую руку.

— Отныне будут у меня две заботы, — улыбнулся Осокин, пожимая руку девушки, — устроить, по возможности лучше, сестру и вас.

Из спальни раздался звонок, и сначала Настя, а потом и Орест вошли к Надежде Александровне.

XII

Зима описываемого нами года стала быстро и прочно; на другой же день, после первого снега, дорогу укатали, и образовалась отличнейшая первопутка. M-me Соханская, великая, как нам известно, охотница до всевозможных parties de plaisir^[127], смутила молодежь, та, в свою очередь, знакомых дам и девиц — и первый пикник был решен. Сначала думали устроить его по подписке, но один из местных богачей, князь Сильванский, старый холостяк, пригласил общество в свою подгородную усадьбу и обещал повеселить дорогих гостей. Ильяшенковы, понятно, были тоже из участвовавших; Осокин добыл тройку и предложил ее девицам. Предложение было принято и любезный кавалер, как водится, приглашен был в спутники. Старики Ильяшенковы с Юлией должны были ехать в своих санях, а Софи и Cle-Cle с Орестом.

Владимир Константинович, несмотря на то, что проигрался в пух, снарядил прекрасную тройку и чуть не сплошь разукрасил ее разноцветными кокардами и бантами. Крупный разговор, который имели с ним жена и Осокин, по поводу последней его проделки, как и следовало ожидать, скользнул по нем даже не рассердивши его и он, со свойственною его натуре дряблостью, не обращая внимания на то, что и Надежда Александровна и шурин явно показывали ему полнейшее пренебрежение, на другой же день после болезни жены стал ухаживать за нею и униженно молить о прощении, Бирюкова, чтобы отвязаться, дала поцеловать ему руку, но от предложения участвовать в пикнике наотрез отказалась. Просьбы брата также не подействовали на нее, и только благодаря авторитету Каменева, объявившему о необходимости развлечься, Надежда Александровна согласилась, пригласив доктора сопутствовать ей в предстоявшей прогулке.

В назначенный день, около часу, все общество собралось в зале дворянского дома; дамам был предложен чай и кофе, мужчинам легкая закуска; обо всем этом позаботился любезный предводитель. Потом расселись в сани, и поезд из десятка-другого экипажей, при веселом смехе и оживленной болтовне, гремя бубенчиками, тронулся в путь. День был морозный, ясный; солнце ярко светило с голубовато-бледного, безоблачного неба, и лучи его искрились по молодому, чистому снегу мириадами алмазных точек. Подъехав к заставе, колокольчики отвязали; передняя тройка прибавила ходу, следующие последовали ее примеру, и вся вереница саней, со звоном и шумом, блестя наборной сбруей и лакированными дугами, осыпаемая снежною пылью, быстро помчалась вперед.