Не по торной дороге

Софи и Cle-Cle сидели рядом, Осокин напротив; молодой человек не сводил глаз с оживленного, раскрасневшегося лица Софи, с ее стройной фигуры, закутанной в изящную бархатную шубку. Какой-то смелой, захватывающей за сердце, красотой блистала девушка и как мизерна казалась Оресту сидевшая рядом с ней Cle-Cle, маленькая, сухонькая, съежившаяся от мороза, с лицом спрятанным в муфту! Ни разу еще до сих пор не производила Софи такого полного впечатления на молодого человека, ни разу не чувствовал он в себе такого сильного прилива страсти как в настоящие минуты; теперь, окруженная этою безграничною ширью, на этой лихой тройке, осыпаемая снегом, с внезапно пробудившеюся удалью в сверкавших глазах, Софи казалась ему во сто раз прелестнее, чем в душной зале, в каком-нибудь эфирном платье, в обществе млеющих пред нею кавалеров. И страстно хотелось Осокину преклониться пред этой поражающей красотой и вымолить хотя теплое слово, ничтожную ласку…

— Как жаль, что нельзя выехать из ряда! — воскликнула Софи.

— А что? — спросил Орест.

— Ужасно люблю сильные ощущения! Мне кажется, что тройка наша не довольно скоро подвигается.

— Вас захватываете быстрая езда?

— Да; в этом бешеном беге, как то вольнее дышится!

— Обгоняй! — крикнул Осокин ямщику и шепнул ему что-то на ухо. Тот живо подобрал вожжи и, ловко объехав несколько передних саней, лихо вылетел вперед и понесся действительно сломя голову.

— Чудо как хорошо! — весело вскричала Софи.

— Не понимаю, — пробормотала Cle-Cle, отнимая от лица муфту, — что тут чудного? Ветер режет лицо, лошади осыпают снегом… А на вас рассердятся, после небольшой паузы, — заметила она Оресту.

— За что?

— За то, что вы нарушили светскую вежливость и едете впереди даже губернатора, распорядителя праздника.

— Ах, Боже мой, — перебила сестру Софи, — не ехать же нам шагом потому только, что у его превосходительства лошади плетутся нога за ногу!

— Пошел! — крикнул ямщику Осокин. — Доехав до усадьбы, мы дождемся губернатора, Клеопатра Павловна, и пропустим его вперед, успокойтесь.

— Невежливости вашей мы все-таки этим не поправим, — сказала Cle-Cle и поторопилась уткнуть нос в муфту.

Вдали показалась усадьба Сильванского; на горе, боковым фасадом упираясь в крутой берег реки, стоял большой каменный дом, в средневековом стиле, с башнями по углам, и целым верхним этажом, залитым огнями, выглядывал из-за слегка посеребренного первым морозцем сада, живописно спускавшегося по отлогостям горы. Длинная березовая аллея вела к дому. Подъехав к ней, Орест велел ямщику остановиться; уже темнело, и бледноватый серп луны все яснее и яснее проступал на густевшей синеве ночного неба; мороз крепчал, и едва заметный ветерок начинал заигрывать в верхушках старинных берез, по временам сдувая с ветвей мелкие снежные блестки. В ожидании отставших, ямщик сошел с козел, осмотрел лошадей, от которых пар так и валил, и начал топтаться на месте, постукивая одной ногой о другую. Осокин закурил папиросу.

— Merci, Орест Александрович, вы доставили мне большое удовольствие, — сказала ему Софи. — Давно я так хорошо не каталась.

Орест просиял.

— Зато Клеопатре Павловне я, кажется, не угодил? — улыбнулся он.

— Совершенно! — ответила Cle-Cle. — Впрочем, у вас нет таланта, угождать всякому.

— Отсутствие подобного таланта — достоинство, по-моему, — подхватила Софи. — Это значит только, что M-r Осокин неспособен быть и нашим и вашим!

— Положительно не могу… и очень рад, что вы, Софья Павловна, меня так поняли!

Поезд приблизился, и ямщик Ореста, пропустив вперед половину саней, въехал в ряд. Несколько любопытных взглядов, в том числе Леонида Николаевича и Соханской, брошено было на Осокина и его спутниц, многое множество предположений родилось в головках дам и девиц. Но вот мелькнули мимо путешественников белые каменные ворота и из-за угла блеснул яркий свет громадного рефлектора, освещавшего подъезд. Первые сани остановились и два лакея, во фраках и белых жилетах, отстегнув полсть, высадили губернатора и избранную им даму, М-me Соханскую; за губернатором стали опоражниваться и другие экипажи. Гости входили в большие сени, из которых направо и налево приготовлены были дамские и мужские уборные. Представительный Сильванский принимал гостей на верхней площадке парадной лестницы, ярко освещенной и уставленной экзотическими растениями. Бальная зала горела огнями и на украшенной зеленью и цветами эстраде стоял оркестр, капельмейстер которого, с смычком в руке в ожидании сигнала, не спускал глаз с дверей небольшой круглой аванзалы, где собирались приехавшие. Но вот хозяин подал руку губернаторше… капельмейстерский смычок рассек воздух, грянул польский — и гости попарно стали входить в зал; затем начались танцы.