Не по торной дороге

С Осокиным Завольская была тоже на дружеской ноге; прямая, честная личность молодого человека нравилась ей. Правда, сначала образ жизни Ореста удивлял ее, заставлял предполагать в себе что-то неестественное, напускное: «Странно, — думалось ей, — богатый наследник, и тянет лямку не хуже другого бедного чиновника: по вечерам даже работает!» Но, познакомившись с Осокиным ближе, она поняла, что действия его совершенно искренни, что у него есть идея, цель, которым он служит и от которых никогда не откажется. И личность молодого человека все светлее и светлее обрисовывалась в воображении девушки.

Мальчики, завидя дядю, со всех ног бросились к нему; младший, Миша, уселся к Оресту на колени, а старший, Саша, побежал за карандашом в надежде, что дядя нарисует ему лошадь или гусара. Осокин любовался Мишей и, кажется, на время забыл неприятное впечатление, произведенное на него Бирюковым: ребенок был действительно очень забавен и мил.

— А вы-таки поправились в деревне, — заметил молодой человек Завольской, — не то что сестра.

— Забот меньше, — отвечала Настя, принимая от Саши бумагу и карандаш. — Ну что тебе нарисовать: домик? Лошадку? — спрашивала она ребенка.

— Ашадку, — промямлил мальчуган, обнимая девушку и ласкаясь к ней. — Тойко в санках, тетя… и чтобы кучер тоже бый…

— Хорошо-хорошо, — согласилась Завольская, принимаясь за рисование. — Вы у нас обедаете? — обратилась она к Оресту.

— Да.

— Что вы так поздно пришли? Сегодня праздник, утро свободное.

— Тетя, и деевцо наисуй… ёочку, — приставал Саша.

— И елочка будет, подожди.

— К Ильяшенковым заходил, — отвечал Осокин, — давно у них не был.

— Какая красавица у них старшая! — воскликнула Настя, лукаво взглядывая на Ореста.

Тот сконфузился немного.

— Да, — проговорил он, поспешая заняться племянником.

Раздался звонок и, через минуту, вошел доктор, молодой еще человек, с весьма добродушным и выразительным лицом; фамилия его была Каменев. Он поздоровался с Завольской и Осокиным, приласкал детей и, потирая руки, спросил о здоровье хозяйки.

— Здорова, — отвечала Настя, — с дороги только устала немного.

— Ну и хорошо… молодец барыня! — продолжал потирать руки и ходить по комнате Каменев. — А ваша милость? — похлопал он по плечу Ореста.

— А моя милость сожалеет, что давно вас не видела!

— С радостью бы зашел, да времени все не находится: то практика, то занят.

— Когда же думаете вы держать на доктора? — полюбопытствовала Завольская.

— Теперь скоро, премудрость главную осилил, — улыбнулся доктор.

— Боис Якович! Тетя мне ашадку исует, — похвастался Саша.

— И мне, тетя, потом наисуй, ласкаясь к девушке, — потребовал Миша. — Дядя, она и мне наисует?

— Иди-ка ко мне — я тебе нарисую, тетя занята, — сказал Осокин.

Мальчик сбегал за карандашом и бумагой и принес дяде.

— А вы, Боис Якович, умеете ашадок исовать? — поинтересовался Миша.

— Нет, дружок, не умею.

— Вы тойко екаство давать умеете?

— Только лекарство, — усмехнулся доктор.

— Здравствуйте! — воскликнула появившаяся вдруг Бирюкова и протянула Каменеву руку. По ее закрасневшемуся лицу и прерывавшемуся голосу видно было, что она торопилась. — Как узнали вы о нашем приезде?

— Да дворник ваш милым человеком оказался: уведомил… Ну, я и тово… с визитацией.

— Очень любезно. Надеюсь, вы довершите вашу любезность, отобедав с нами?

— Ей-Богу, не могу, — с едва заметным замешательством отвечал доктор. — Тут у меня трудно больной есть… Резался дурак… ну я ему зашил… боюсь, чтобы опять того… Я и то насилу урвал минуту. Ну, а вы-то как себя чувствуете?.. Пилюли принимали? Купались аккуратно?

— Все делала, да пользы что-то не вижу.

— Послушаем… я и стетоскоп захватил… Разрешите?

— Пожалуй, — равнодушно согласилась хозяйка и пригласила Каменева в смежную комнату.

— Какие тут лекарства, — по-французски отнесся к Насте Орест, как только Надежда Александровна и доктор вышли, — когда душа покоя не знает.

— Да, тоскует сестра ваша… Как ни старается она скрыть это, но я-то вижу!

— Мишутка! — подозвал к себе сына появившийся в дверях Бирюков. — Марш ко мне!

Ребенок посмотрел на отца, мгновенно взобрался на колени к дяде и положил голову на его плечо.

— Поди сюда, говорят тебе! — крикнул Владимир Константинович.

Миша крепче прежнего прижался к Осокину и не думал сходить с коленей.

— Иди к отцу, — сказал тот, ссаживая племянника. — Иди же… не хорошо! — уговаривал он его.

Мальчик сделал было несколько шагов, но вдруг заплакал и вернулся.

— Плакса дрянная! — оприветствовал сына Бирюков. — Сашка! — подозвал он старшего. — Хочешь водки?

— Хочу, — отвечал мальчик, подходя.

— Молодчина! — потрепал его по щеке отец, налил ему полрюмки и дал выпить: ребенок закашлялся.

— Что это вы делаете? — вскричала Настя, вскакивая и уводя от него Сашу.

— Ничего, пройдет! — расхохотался Владимир Константинович. — На, вот, закуси, — подал он сыну кусок бутерброда.

Орест только плечами пожал.

— Водка желудок укрепляет, — словно оправдывался Бирюков, — от золотухи доктора всегда водку прописывают.

— Саша вовсе не золотушен, да и вряд ли водка вообще детям полезна, — заметила Завольская. — Спросите Каменева — он здесь.