Вбежав в здание театра, Роза вновь смотрит на часы. Раньше она не позволяла себе и на минуту опоздать, а теперь пришла позже на целых пять минут. Ей лучезарно улыбается гардеробщица, обнажая свои блеклые зубы. На ее лице видны морщины, что неудивительно в ее возрасте, а волосы серого цвета собраны в корзинку вокруг головы. Вежливо улыбнувшись ей в ответ, француженка торопясь заходит в большой зал, после чего по ее телу незамедлительно проходят мурашки. Здесь всегда царит волнительная атмосфера, вызывающая в девушке сразу целую палитру эмоций. Побывав во многих величественных больших залах, чьи кресла были цвета золота и сделаны из темного дорогого дерева, где сцена в размерах превышала многие скверы, она никогда не испытывала тех чувств, которые овладевали ею в этом театре. Красивые картины на стенах по обе стороны от сцены всегда помогали ей на концертах, придавая уверенности в красках, появляющихся в ее музыке. Часто разглядывая полотно, на котором изображено волнующееся море и корабль, борющийся со стихией, она каждый раз находила новый смысл, новые чувства, видела новые истории, хотя картина оставалась все той же. А большая довольно странная люстра, свет от которой обычно освещал места слушателей во время антракта, в детстве казалась ей большим паучком, который вот-вот упадет ей на голову, желая подружиться. Будучи парижанкой с рождения, девушка часто посещала этот театр, а в периоды одиночества всегда скрывалась здесь от всех, в том числе и от себя, будто в маленькой церквушке во время грозы. Каждая стена, каждый угол, все было помечено ею. Здесь словно прошло ее взросление, ведь, когда родители уходили на светские мероприятия, на которых она чаще всего отказывалась присутствовать, Роза прибегала сюда.
От бесконечных мыслей ее прерывает спускающийся со сцены директор театра. Гордым, размеренным шагом он преодолевает одну ступеньку за другой, расплываясь в улыбке, увидев Розу. Темные, чуть влажные волосы, в которых можно разглядеть седые пряди, направлены вверх, и девушка невольно задумывается, что, возможно, мужчине стоило выбрать менее тугой смокинг, чтобы немаленький живот не был ущемлен.
– Мистер Бернар. – говорит она, мастерски сдержав смех, протягивая руку директору, которую тот мгновенно тепло пожимает.
– Я рад, что вы пришли, Роза. Сцена в вашем распоряжении, как и рояль.
Мужчина одаряет француженку теплой улыбкой, тяжелым шагом выходя из концертного зала, не давая ей сказать и слова, и девушка остается в полной тишине. Зал абсолютно пуст. Для Розы это редко, когда это приносило полное удовольствие, но сейчас, когда в девушке столько эмоций, ей хотелось остаться одной и во время игры выдать те личные, сокровенные мысли, которые обычно слышит публика, не воспринимая всерьез. Разве кто-то задумается, что за каждым произведением стояли слова? За каждой игрой стоит крик или шепот, рассказ или стихотворение? Что каждый, кого называют великим артистом, просто человек, испытывающий эмоции, которые не может держать в себе больше?
Роза, рукой прикасаясь к пыльным верхам спинок мягких кресел, так ненужно и тихо скрипящих во время концертов, медленно идет к сцене, считая свои шаги. Яркий свет, падающий на рояль, пробуждает в ней воспоминания первых выступлений, когда волнение, с которым она воевала, побеждало ее. Теперь же каждый концерт был разговором между зрителем и ею, разговором с одной стороны, но зато разговором, который услышали, хоть может и неправильно. Каждое выступление – словно глоток воздуха, такой нужный для утопающего.
Поднявшись на сцену, девушка робко подходит к черному роялю, оставив крышку закрытой, и осторожно открывает клап, обнажая белые и черные клавиши. В детском возрасте клавиши, чей цвет был темным, вызывали у ребенка ужас, но теперь стали ей верными помощниками, перестав пугать. Опустившись на банкетку, француженка чуть крутит ручки, приводя стул в удобную ей высоту, и, на мгновение замерев, мягко опускает руки на клавиатуру. В эту секунду ее сердце тут же останавливается, отзываясь болезненным уколом по всему телу, зная, что тот интимный разговор, которым девушка хочет воспользоваться, оставит все позади, перенеся девушку в любое место, куда она только захочет. А не это ли страшно – полная воля в своей голове, словно с легкостью оказаться в любом месте своего подсознания – это достаток, но в конце концов именно он и сводит с ума.
Мягкие подушки длинных пальцев касаются клавиш, и по всему концертному залу разносится тихий, светлый, но болезненный мажор. И в это мгновение по сути начинается разговор, каждый раз уникальный, и сейчас он звучит иначе – это молитва, а разговор с Богом.