Не последний волшебник

Мы едем к Балинову в институт Сербского. Маньяк — убийца, Виктор Балинов содержится там в ожидании комплексной психолго — психиатрической экспертизы. Это моя главная надежда прищучить Януса. Я подробно ознакомился с делом Балинова по своим каналам. Подробно, но надо поработать с Балиновым на месте. Этот человек, по моему мнению, действовал по приказанию Януса. Янус, по–видимому, дал ему программу убивать, ради того чтобы повысить свой уровень, свою силу. У меня большие сомнения, что Балинов действовал сам, по собственной инициативе. Он был художником, иногда выставлялся, не пил, имел отличную характеристику. Ему никто не поверил, что настойчивый голос в голове приказывал ему убивать. Дело в том, что я участвовал в подобнах операциях — внедрялся в подсознание человека, понуждал совершать его определенные действия. Балинов никак не может объяснить свои преступления, с жертвами не был знаком, изнасилований жертв не было. Он напирает на то, что не мог противиться внутреннему голосу, иными словами, в него вселялся другой человек. Почему я предполагаю, что в него мог вселяться Янус? Вот эти рисунки, найденные на месте убийств, точнее один и тот же рисунок, это части пентакля, который есть у нас. Янус набирает силу, он должен достичь достаточной мощи, когда наступит время «Ч», чтобы открыть все двери потустороннего мира. Поэтому сейчас я обязательно должен увидеть Балинова, понять, что стоит за его словами о контролировавшем его голосе и откуда он знает про этот рисунок. И поможешь мне в этом ты.

Честно говоря, никакой Америки Михаил Евгеньевич для Антона не открыл, он уже был подготовлен к чему‑то в этом роде. У Антона появилось ощущение, что он знает профессора уже очень давно, лет десять, по крайней мере, а ведь не прошло ещё нескольких дней, как они встретились.

Казалось, длинный черный коридор уходил в бесконечность. Неизвестную и манящую.

Холодная тьма стелилась по бетонному полу, некогда покрытому разноцветной мозаикой, а теперь — исшарканному тысячами ног.

Бронированные стекла в оконных проемах и обитые толстыми листами железа двери заглушали все звуки.

Неизвестная пугающая бесконечность — и в одну, и в другую сторону. А посередине, словно спасительный свет путеводного маяка — настольная лампа под красным абажуром.

Антон зябко поежился.

Днем было еще терпимо. Да и по ночам, в общем‑то, не холодно — он до сих пор открывал форточку, если спал дома. Но здесь дуло…

Коридоры в третьем корпусе института социальной и судебной психиатрии имени Сербского казались ему очень холодными. Интересно почему…

- Hе нервничай перед этой встречей, дружище! Жизнь гораздо проще и прозаичнее. — напутствовал его доктор.

-Hу да, так‑то он спокойный. Вы Эльбруса, cанитара видели?

За столом, в конусе яркого света возникла фигура, облаченная в защитного цвета униформу, и Антон увидел Степана — худого молодого охранника с тонкими рыжеватыми усами.

Лицо его было усеяно светлыми разнокалиберными веснушками. Для охранника такого заведения хиловат, подумал Антон. Профессор же без всяких церемоний уселся напротив.

— Видели. — ответил он весело.

— Здоровый мужик. Мастер спорта по вольной борьбе. Так вот, этот художник во время припадка Эльбруса и его напарника такой же комплекции раскидал как котят. Ладно электрошоком вырубили, а так все — трупы. Ему то что, он за себя не отвечает.

— А как же Марина Дмитриевна к нему заходит?

— Она доктор, это ее работа. Нарушает, конечно, но…

Володин открыл папку, лежавшую сверху, достал ручку и склонился над листами. Маринины записи были видны сразу — четкие, сделанные округлыми разборчивыми буквами, внизу- понятная роспись с расшифровкой. Не то, что многие врачи: не почерк, а какие‑то неразборчивые каракули. Нередко и сами не могут разобрать, что написали.

— Нам необходим контакт с этим пациентом. — коротко бросил Володин.

— Исключено. — отрезал охранник.

— А если мы попробуем вас убедить? Правда, Антоша? — подмигнул Лернеру доктор.

— Мы отнимем всего минуточку вашего внимания. — Лернер снял очки, уставившись в охранника.

В конце коридора послышался негромкий отрывистый стук, и потом — металлический скрежет замка. Санитары, медсестры и врачи, открывая двери, обязательно сначала предупреждали о себе условным стуком. Это было нечто вроде системы опознавания «свой–чужой» — незыблемое правило, введенное еще прежним заведующим.

Как‑то раз оно помогло предотвратить побег. Один хитроумный пациент, мастерски симулировавший психическое расстройство, выкрал у санитарки ключи и выбрался из палаты, но дальше общего коридора уйти не сумел: то ли в спешке, то ли от радости позабыл, что необходимо стучать, и угодил прямо в руки двум дюжим охранникам.

В дверь стукнули трижды: сначала одиночный стук, а затем два раза — почти без паузы. Механизм замка подался звучно, как лязг ружейного затвора, дверь захлопнулась, и Володин с Антоном услышали быстрые шаги.

— Ну чего… — непонимающе пробормотал охранник и отключился под влиянием энергетического удара Антона, отключающего сознание.

От этого подошедшей Марине Дмитриевне стало не по себе.