Но я ее почти не чувствовал, потому что сильнее всего у меня болело сердце. Так больно, что я не мог дышать — тут, вдыхая запах земли, крови и металла, я наконец по-настоящему осознал: я навсегда потерял его.
Потерял своего эльфа.
— Ннар… — прохрипел я запекшимися губами в залитое солнцем небо, и глаза мои начала заливать изнутри чернота.
Впервые я понял, что такое для светлых, когда они поют: «Солнце угасло». Вот что они чувствуют — ту же черноту, пустоту и холод, что я сейчас.
Невосполнимая, невыносимая, горькая, словно смертный яд, потеря — вот что такое для них погасшее солнце.
Ннар ушел — и тут я понял, что он все это время солнечным лучом освещал мрак моей жизни, а теперь этот луч угас, оставив меня в неодолимой смертной муке.
Он вернулся к своим, я спас его, но как мне жить дальше с этой сосущей ледяной пустотой на месте сердца, я не знал.
Я вздрогнул, задохнулся и почувствовал, как режет глаза. Влага сползала по моим щекам, мешалась с кровью из раны на шее. Темнота заволокла все вокруг.
Я уходил во мрак в грязи, боли и одиночестве, уходил, навеки потеряв свой солнечный луч.
Копье, пробившее мою плоть, только помогло мне — смерть была благом и избавлением от боли.
Я закрыл глаза и упал в бездну.
========== 15. Обман ==========
Очнулся я от боли. Если бы были силы — заорал бы. Но сил не было, к тому же рот пересох наглухо. Даже сглотнуть не получалось.
— О, очнулся. Вот скотина живучая.
Я с трудом разлепил веки и увидел орка в годах. Он ловко подхватил мне голову и поднес ко рту кружку с водой. Блаженная влага оросила мой скукожившийся язык. Я пытался глотать, толком у меня не получалось, вода текла по подбородку, заливала грудь, совсем как у младенца.
— Ты имей в виду, что говорить тебе нельзя, — хмуро предупредил меня старик. — Рана на шее еще не до конца затянулась. Конечно, там до горла не дошло, но все-таки.
Я в изнеможении прикрыл глаза, и старик снова опустил меня на шкуру. Вода придала мне сил, и вот тут-то я окончательно прочувствовал всю свою боль — нога горела, словно ее жгли, прислонив раскаленную кочергу. Шею дергало, от попыток сглотнуть на глаза наворачивались слезы.
— Орлум, ты меня слышишь?
Я снова открыл глаза и издал какое-то жалкое сипение.
— Сказал же — молчи, — разозлился старик. — Короче, дело такое. Шея вроде в норме, там стрела вскользь прошла — шкуру разрезала, но не глубоко, чуть мышцы задела. Я тебе все зашил, может, не очень красиво, но нервы не затронуло. Заживет все лучшим образом. А вот нога…
Я моргнул.
— С ногой-то тоже вроде бы не все так плохо, — продолжал старый орк. — Копье мякоть прошило, и с внешней стороны. Сам понимаешь, как тебе повезло — попади оно левее, снутри, то кровью бы ты истек еще до того, как сознание потерял. Парни, когда тебя нашли, молодцы оказались — аккуратно обрубили его, но сами вытаскивать не стали, сюда принесли. Я копье достал, но пришлось, конечно резать. Кость цела, чиркнуло только. Но вот мышцы и нервы… Я сосуды крупные какие прижег, какие зашил, мышцы тоже подлатал, но что там в итоге я не знаю, и никто не поймет, пока ты на ноги не встанешь. И вот тут не факт, что ты сможешь ходить.
Я снова закрыл глаза.
Почему, почему мне снова так не повезло?! Почему я, блядь, даже в эльфийской засаде не могу как все нормальные орки погибнуть? Почему я не сдох, а остался калекой?
В носу защипало. Что, если я никогда не смогу ходить? Что, если у меня шея скособочится? Кто я буду?
Я захрипел, задергался, и тут ногу насквозь прошило такой ослепительной болью, что я снова вырубился.
**
Очнулся я в надежде, что это все — сон, и я все-таки умер. Хер там.
Кое-как, с десятой попытки, я приподнялся на локте, и ощупал трясущейся от слабости рукой бедро.
Куска плоти просто не было. Там, откуда вырезали копье, и сшили рану, пальцами чувствовалась глубокая неровная вмятина. Я сдернул шкуру и уставился на свою изуродованную ногу — отвратительного вида заживающие рубцы, искривленные очертания, разорванные мышцы.
Лучше бы и не приходил в себя. Но старый козел Шрарх упрямо вытаскивал меня из Мрака. Снова и снова.
Поил какой-то дрянью. Втирал в ногу и шею барсучий жир. Давал мне этот жир растопленный пить. Сидел со мной постоянно.
Однажды я не выдержал и взглянул на него, пытаясь понять, какого хрена он со мной так возится, словно мать с младенцем? Обычно такого ухода никто из раненых не удостаивается. Выжил — молодец. Не выжил — твои проблемы.
— Ну вообще-то меня за ухом не почешут, если я заморю героя, — пояснил в ответ на мой красноречивый взгляд Шрарх. — Кстати, до сих пор тебе приказ о награде-то я так и не зачитал.
Я вытаращил глаза.
— Ну да, — пожал плечами Шрарх. — Из крепости насчет тебя приказ прислали — наградить и повысить. С почетным отстранением со службы по состоянию здоровья.
Я издал какое-то шепелявое шипение, пытаясь выдавить хоть слово.