Не прощаемся. «Лейтенантская проза» СВО

— Страшно было?

— Страшно было, когда первый раз увидел, как 12,7-миллиметровый руки и бошки отрывает. — «Гризли» имеет в виду крупнокалиберный пулемет. — Когда солдат свою оторванную руку нес. Мальчишка совсем. НУРСы с «вертушек» — тоже страшно.

— У Наполеона было свойство, которое сделало его великим полководцем — он умел видеть за пределами карты. У тебя такая чуйка есть?

— Командир не должен стрелять, а должен управлять. Если командир начал стрелять, значит, дело плохо. Командир должен видеть всю обстановку. Вот это и есть чуйка.

— Поэтому ты всех вывел?

«Гризли» пожимает плечами:

— Думаю… Надо двигаться! Те, кто был под забором, те там и остались. А кто за мной пошел, тех вывел.

— Может, это — фарт?

— Фарт тоже… Мы как-то идем, а впереди танкисты-буряты. Они всех жгут — и хохлов, и наших. Техника ведь одинаковая. А мы прошли, буряты по нам не выстрелили, говорят мне потом: «Фартовый ты». Может быть. Потому всякие нестандартные задачи поручают. Помните хохляцкое видео, где они наших пленных расстреляли? Как из-под Киева выходили? Наша третья рота в засаду попала.

— Помню.

— Их тела мы вытаскивали. Семь тел, изуродованные. Специально в затылок уже мертвым стреляли, чтобы лицо… — «Гризли» быстро раскрывает кулак, растопыривает пальцы, имитируя взрыв, — не опознать чтобы. Одно тело сгоревшее. Не знаю, почему. Нашли мы их, начали выносить. Артобстрел. Залегли, долго ждали. Наше прикрытие…ушли. А мы потом вынесли тела. Всех. Я всегда своих выношу. И «трехсотых», и «двухсотых». Может, и потому бойцы меня ценят.

— А вы засады устраиваете?

— Конечно! Разведка ж. Под Попасной сожгли раз 19 единиц техники и 52 тела пехоты насчитали. Хороший бой был.

«Проза» вспоминает интервью с Раизовым, как тот хвалил учителей.

— А наставники у тебя кто были?

— Вот! — «Гризли» встряхивает указательным пальцем. — Я ж не совсем десантник. Сначала я в ФСО хотел служить. Но меня послали… сказали, ты нерусский, нельзя. Тогда я на разведчика-спецназовца пошел учиться. Но училище закрыли, нас перевели в Рязань. Так я стал десантником.

— А где тяжелее воевать? Под Киевом или здесь?

— Под Васильевкой. Помню, лежим в лесопосадке, чуйка была у меня — сразу уходить надо было.

«Проза» смеется, услышав слово «чуйка». «Гризли» ухмыляется и продолжает рассказ:

— «Немцы» с трех сторон прут. Три часа артобстрел был. Мы им три танка сожгли, они по нам четыре пакета «града». А у нас ни одного «трехсотого».

— Много вас было?

— Десять человек моих и три из расчета ПТУР.

— Они танки и сожгли?

— Они.

— А наша артиллерия вам помогала тогда?

«Гризли» смеется:

— Помогала… Случай был. Готовимся к атаке. Тоже под Васильевкой. Я квадрик поднял, вижу — ждут нас чуть ли не пятьдесят человек и в ближайшем овраге еще двадцать. Вызвал арту… Ждал час сорок. Дождался. Прилетело четыре снаряда. И все!

— А чего так?

— А снаряды одновременно кончились у артиллерии полка и у артполка дивизии. Так бывает.

В небе лопаются белые шарики разрывов зенитных ракет. Это «панцири» опять пытаются перехватить HIMARSы. Один пакет из шести ракет летит в сторону Новой Каховки. Второй — дальше на Восток, по Бериславу.

— Это они нашу ПВО растаскивают, — говорит «Проза» «Гризли», — по разным объектам, чтобы добить Каховский мост. Так разрушили Антоновский мост в Херсоне.

— А еще я молюсь, — вдруг говорит «Гризли».

Невозмутимые разведчики возвращаются из магазина, один из них несет ящик энергетиков.

— Видать, по химии у тебя пятерка была, — дразнит его второй.

— А знаете три правила разведчика? — «Проза» слышит звонкий голос самого молодого бойца с заднего сидения «ситроена».

— Не знаю.

— Первое — круто выглядеть. Второе — всегда знать, где находишься. Третье — если не знаешь, где находишься, все равно круто выглядеть.

* * *

Вечером «панцири» успешно отражают очередной ракетный удар, по технике у переправы прилетов нет. Но над деревней снова висит черное облако. Неужели отследили, куда наши прячут технику?

«Проза» везет «Синицу» в магазин. Уже стемнело. Остался единственный шалман — последний из четырех магазинов в деревне, который еще открыт.

Взъерошенная потная продавщица-брюнетка тараторит, комментирует пожар в деревне:

— …У меня там дети недалеко… они дома… все стекла повылетали… но все целы… Слава Богу… бросьте вы уже на них ядерную бомбу! Сколько можно?!

Военные в очереди отмалчиваются.

— А в Новой Каховке рынок разбомбили, знаете? Людям теперь работать негде.

«Синица» и «Проза» ждут шашлык и рассматривают полупустые прилавки. Обе Каховки на левой стороне Днепра, оттуда тоже стреляют «панцири», и туда тоже регулярно падают HIMARSы.

— Родненькие, пожалуйста, не бросайте нас! Мы без вас пропадем! — умоляет продавщица.

«Проза» выходит из душного магазина, за столиком двое военных. Они едят раков, запивают их коньяком. Один, с рыжей щетиной на родинке на щеке, хватает «Прозу» за руку:

— Братан, садись! Я тебя третий раз вижу сегодня. Ты кто?