Не прощаемся. «Лейтенантская проза» СВО

— Чего?! Это я — простой волжский парень, когда дрался с нациками под Луганском, там я освободитель, а когда я дерусь с ними под Херсоном, значит, я оккупант? А тем, кто погиб, ты тоже такое скажешь?

«Дрозд» оборачивается к «Прозе»:

— «Пятисотится» твой герой.

И уходит внутрь.

«Проза» и «Тубус» садятся на каменное основание забора, почти касаясь спинами железной ограды. Ржавые серп, молот и виноградная лоза. Видимо, как умер основатель и директор винодельни в 1986 году, так и не красили ограду с тех пор. Не стало хозяина.

«Прозе» нечего сказать «Тубусу». Он не был с ним под огнем, не был в бою, не имеет права осуждать «пятисотых». «Тубус» говорит сам:

— От роты осталось три человека. Остальные — жесткие «пятисотые». А я — нет. Я по-человечески уволиться хочу. Не как пидарас. Комполка меня знает. Мы с ним в атаку ходили.

Когда они познакомились, в роте «Тубуса» было семь человек, и «Проза» молчит.

— А дружка моего мы нашли. Хохлы его прямо там прикопали, мне бойцы показали. Череп, кости, волосы — не узнать, даже странно, что так быстро тело истлело. Но я его по обувке узнал. То мои ботинки.

«Тубус» вздыхает и начинает разговор о религии:

— Я читаю 26-й и 90-й псалом, всегда помогает, — говорит «Тубус».

«Проза» приносит из машины молитвослов, но там только 90-й псалом.

Мимо проходит «Дрозд».

— Товарищ полковник, — вскакивает «Тубус», — давайте по-людски со мной. Что сделать можно?

— Езжайте к командиру, объясните ситуацию, как он решит, так мы и сделаем.

Через полчаса увозят на передок пополнение. Из тридцати человек прибывших Днепр перешли двадцать один, на передок едет восемь. Остальные, переночевав, решили уволиться. Кризис контрактной армии. «Тубус» уезжает на передок. Он стоит там же, где ждал отъезда старик «Кандагар». Взгляд у него понимающий и грустный.

— Нехер было новичков с «пятисотыми» селить, — из-за спины «Прозы» бурчит «Кречет», он только закончил говорить по его телефону с женой и пришел вернуть трубку. — Откуда мы знаем, чего они им наговорили? И «Тубуса» твоего не на ППУ, а в особый отдел надо сдать. Чтоб личный состав не разлагал.

— Был бы особый отдел, — огрызается «Дрозд».

Они спорят, кто должен заниматься дезертирами: особый отдел в составе одного человека на дивизию или несуществующая военная контрразведка?

«Проза» уходит побродить вокруг поста «калитка», половить интернет.

Мимо проезжает уазик с отцом Пересветом на пассажирском сиденье. Батюшка ездил исповедовать бойцов. Стекло со стороны пассажира опущено.

— Шолом, православные! — машет рукой отец Пересвет.

«Проза» читает в телеграм-канале Рыбаря о переправе «леопардов» на наш берег Ингульца, о чем идет доложить в штаб. Понятно, что не следует путаться под ногами, но новость кажется важной. Штаб занят переброской на передок мин, ПТУРов, РПГ — всего, что может понадобится завтра.

— Андрей Владимирович, отец Пересвет, — «Дрозд» отводит нас в сторону, — если слух о «леопардах» правда, нам непонятно, чем их жечь. Готовьтесь по команде уезжать в Херсон. Если сюда прорвутся танки, комендачами я их не удержу, мы будем уходить через разрушенный мост пешком.

«Проза» и батюшка переглядываются и улыбаются:

— Товарищ полковник, — говорит «Проза», — уехать мы можем только по шоссе Берислав — Херсон, а если танки прорвутся, это шоссе они оседлают в первую очередь. А застрять на понтонном мосту у Херсона через Ингулец на несколько часов с танками за спиной тоже нехорошо будет.

— Мы с вами останемся, — поддерживает его отец Пересвет, — с вами и на тот берег пойдем. Но я верю, наши парни справятся.

Отец Пересвет крестится.

— А машины, — «Проза» ищет взглядом «ситроен» и «камри» священника, — тут бросим.

— Сожжем, — уточняет отец Пересвет. — Машины — дело наживное.

— Еще заработаем.

К счастью, слух о «леопардах» оказывается ложным. «Проза» обрывает и жует мелкий кислый виноград, что свешивается со стены у туалета, когда появляется «Селен».

— Идемте глянете на Человека, — «Селен» совершенно явно произносит «человек» с большой буквы, — а то вы все «Кандагар», «Кандагар», сачок ваш «Кандагар».

— Возраст! — заступается за «Кандагара» «Проза».

— Да понимаю, что возраст, — соглашается кадровик, — ноги промочил — простатит, на земле поспал — суставы болят, несвежей водички попил, всем — ничего, а у стариков — понос неделю. Ваш «Кандагар» ухитрился в 37 градусов жары простудить лимфоузлы, «афганец» хренов, ходит пугает медиков красными глазами. И выгнать не выгонишь — ему месяц контракт осталось добить. И нам он — обуза. И не скажешь ничего.

— Да я сам такой, — жалуется «Проза», — вчера мне растяжку показывают, я в метре от нее стою. Граната к дереву привязана — вижу, а леску — нет. А ведь в метре стою!

— То-то и оно. Но люди встречаются разные. У нас служат двое в шестой роте, отец и сын, Саня и Ваня, пятьдесят восемь и двадцать два. Московские абхазы. Сын вчера в разведку ходил, так отец сутки на ногах провел с биноклем, наблюдал.