Не прощаюсь

– Пока ничего… Ты прав. Пойду-ка я спать, пока начальство доброе.

Ясное дело, было не до сна.

Двадцать минут спустя Романов постучал в дверь зуевской квартиры. Открыла Надежда. Замигала.

– Вы? Почему не через читальню?

– Некогда. Отец дома? Зовите.

Но девушка никуда не пошла.

– Зачем вы мне давеча поцеловали руку? – спросила она враждебно.

– Что? – удивился он, не сразу вспомнив.

– Если как ребенку, это в конце концов невыносимо! Я вам не девочка! А если… – Надя сбилась. – А если… не как ребенку, это оскорбительно.

Вместо ответа Алексей приобнял ее и поцеловал еще раз, в горячую щеку, быстро. Взял за плечи, отодвинул в сторонку, вошел.

– Некогда, Надя, некогда. Аврал. Ведите скорей отца.

Она покраснела, но больше отношений не выясняла, побежала вглубь квартиры.

Иван Максимович выслушал рассказ спокойно.

– Я уже говорил вам: пускай проблему Заенко решат за нас белые. Все равно от чекистов один вред. Сначала не смогли убить главкома, только настроили против нас весь Харьков. Теперь не справились с бронепоездом, и сейчас Козловский начнет шерстить железнодорожников, а у меня там очень хорошая ячейка. Если ее разгромят, мы останемся без сведений о переброске войск. Так пусть контрразведка лучше заберет тех, других, а наших оставит в покое.

– Заенко – кретин, но брать будут наших товарищей, таких же большевиков, как мы с вами. Если бы вы посмотрели на того, который сейчас под арестом, вы бы так не говорили. Я к вам пришел, потому что есть идея. Мне нужен помощник. Дело простое, справится кто угодно, лишь бы был четок и не трус. Всё основное я исполню сам.

– Никого не дам, – отрезал Зуев. – Для дела целесообразнее, чтобы второе подполье прекратило существование. Тогда беляки решат, что красная организация разгромлена, и мы будем вести свою работу спокойно, без помех.

Алексей разозлился:

– Нельзя всё сводить к целесообразности! Люди не щепки!

– Диалектика, Романов, большевистская диалектика. Вбейте себе в голову: люди не бывают хорошими или плохими, они делятся на своих и чужих. Свои – те, кто полезен. Чужие – те, кто вреден. И своими ради чужих, полезными ради вредных я рисковать не намерен. Всё. Кончен разговор.

– Когда-нибудь партия решит, что вы тоже перестали быть полезным, и выкинет вас на свалку!

Но Зуева было не прошибить.

– Значит, туда мне будет и дорога.

– А, ну вас!

Алексей вышел, хлопнув дверью. Попытался сообразить, нельзя ли провернуть задуманное в одиночку – нет, не получится.

Во дворе его догнала Надя. Во время спора она стояла за спиной у Ивана Максимовича, не раскрывая рта, зато сейчас затараторила:

– Папа не прав. Вы сказали: справится кто угодно. Значит, и я. Я четкая и не трусиха. И вы не смотрите, что я маленького роста. Я очень сильная.

Она показала сжатый кулачок. Губы тоже были сжаты.

Романову вдруг вспомнились барышни из женского батальона смерти. Они были точь-в-точь такие же, хоть сражались совсем за другое.

– Большой силы и не понадобится, – сказал он, кашлянув, – боялся, что дрогнет голос.

Подпоручик Спирин был скотина, каратель, такого грохнуть не жалко. Второго сопровождающего, фельдфебеля Кононенко, – тоже. Этот вообще палач, за деньги нанимался вешать приговоренных. Вопрос был по третьему, шоферу, которого Алексей не знал и потому убивать не хотел. Затем и понадобился платок.

Романов стоял в подворотне, на тихой улице, куда машина контрразведки должна была свернуть по дороге в железнодорожное депо. Был Алексей в пиджаке и поддевке, на лоб сдвинута кепка. Когда из-за угла вырулил знакомый «форд», повязал платок на лицо.

Улица была пуста, только на тротуаре стояла тележка с бутылями постного масла. Мальчишка-торговец звонко покрикивал: «А вот кому маслица очистного! А вот кому маслица очистного!»

«Форд»

Автомобиль, понемногу разгоняясь, проехал мимо подворотни. Вдруг тележка резко накренилась, склянки с грохотом посыпались на булыжную мостовую, растеклась желтая жидкость. Машина резко затормозила.

Умница девочка. Секунда в секунду!

В «форде» было четыре человека. Впереди, за рулем, какой-то усатый, рядом с ним Спирин, сзади арестант и Кононенко – этот, согласно инструкции, держал револьвер наготове. С фельдфебеля Романов и начал. Положил ствол на согнутый локоть левой руки, прицелился в жирный затылок. Выстрел был нетрудный, с двадцати метров по неподвижной мишени.

Лопнуло стекло, Кононенко ткнулся лбом в спинку переднего сиденья. Голова арестанта исчезла. Молодец, пригнулся.

Подпоручик успел только обернуться. Вторая пуля попала ему в середину лица.

Не опуская «наган», Алексей быстро шел к автомобилю. Хриплым, измененным голосом крикнул водителю:

– А ну из машины!

В ответ – выстрел. И что хуже всего – не по нападающему.

Шофер действовал по инструкции, а она предписывала конвою при всякой попытке освобождения первым делом стрелять в арестованного.

Проклиная себя за вечные мерехлюндии – ах, как это я буду убивать неизвестного человека! – Романов высадил весь барабан. Окно разлетелось на куски, еще раз пальнуть водитель не успел.

Арестант лежал на полу скрючившись, шумно дышал.

– Куда тебя, товарищ?

– В живот…