Не проспать восход солнца

Положили его в госпиталь в Боброве. Приехала проведать, говорят — кровохарканье открылось. Тут я его на рентген носила. Врач посмотрел: у него от удара в грудную клетку ребра крест-накрест и плевра нарушена. Поэтому и кровохарканье было, а легкие чистые. Хоть одной бедой меньше!

...Шло время, затягивалась, заживала рана. Можно стало ходить на протезе. Владик похвастал ребятам во дворе:

«У моего папы опять настоящая нога».

«А костыли куда же?» — заинтересовались товарищи.

«Я их на дровосеке порублю и в печке сожгу», — заявил мальчик.

В марте Фролов уже работал в Боброве заведующим районным земельным отделом, потом секретарем райкома партии по кадрам. Но любимым его делом всегда была техника. Да и какая это жизнь — на два дома. Ему пошли навстречу, направили в МТС. Здесь он заведовал мастерской, работал главным инженером.

Конечно, не все это так просто было, как теперь пишется и рассказывается. Нелегко человеку, бравому удальцу, оказаться инвалидом.

— Однажды пришла домой, на столе пол-литра, осталось на донышке, а он не поет, а как-то приговаривает страшную, изуродованную частушку:

Хорошо тому живется,
У кого одна нога...

Увидел меня:

«Мотя, жена моя, красавица, умница, прощай...»

Я душой обмерла, а говорю строго:

«Далеко ли это ты, Василь Михалыч, собрался? И надолго ли?»

«Отпусти меня. Не пара я тебе теперь. Не хочу тебе жизнь загораживать».

И так я по-бабьи испугалась: как же я останусь? Всегда он мне был советчиком и опорой. А он будто прочитал мои мысли и на них отвечает:

«Ты на своих ногах твердо стоишь. Мой костыль тебе не подпора».

Тут и ругала его, и уговаривала, и сама чуть не без памяти.

«А сын? Сына как делить будем? Подумай об этом».

Больше такого разговора у нас никогда не было.

3

В одну из поездок по тракторным бригадам Матрена Федоровна рассказала:

— Зимой сорок шестого года ремонт проходил еще в очень трудных условиях. В гильзы от миномета нальем керосина, вставим тряпичные фитили и освещаем мастерскую. Кому надо поярче, на проволоку намотает паклю, окунет в мазут и работает при факелах. Дым, копоть. Одна старушка пришла к сыну, испугалась: «Вот он где — ад!» А сын засмеялся, говорит: «Нет, мама, когда я в танке горел, там, точно, жарко было. А тут у нас рай. Скоро цветочки зацветут».

И правда, после фронта какие трудности могли людей устрашить! Наскучались по своему делу.

К женщинам мужчины стали внимательней, заботливей. Никак не давали подымать тяжелое. «Вам, говорят, неподсильно». Иной раз и сама удивишься: неужели это мы были в Коротояке? Гусеницы с подбитых танков на себе тросом тащили. Головку блока, случалось, в одиночку ворочали, а в ней семьдесят килограммов!

Выходит, «рай» наступил и для них, и для нас.

И такое в нашем дымном и чадном раю поднялось соревнование, что тракторы, как с конвейера, из мастерской выскакивали. По сводкам стало видно, что наша МТС закончит ремонт первой в области.

Меня вызвали в обком. Сидит завсельхозотделом и еще один товарищ, я его узнала, в редакции видела. Он спрашивает: «Вы, кажется, перешли на узловой метод?»

Досадно мне стало, что он со слов думает статью писать, отвечаю: «Когда корреспондентам «кажется», много в газете опечаток бывает (хотелось сказать — вранья, да постеснялась: все-таки в обкоме сидим). Приезжайте, говорю, поглядите».

Он еще вопрос: «Верно ли, что в вашей мастерской...»

Я даже не дослушала: «У меня лично мастерской нет, есть мастерская Шишовской МТС».

Завотделом усмехнулся: «Что-то ты сегодня, Тимашова, такая наперченная?»

Я говорю: «От работы оторвали, а видать, без особой надобности».

Он опять усмехнулся: «Ну, извини, пожалуйста, долго тебя не задержим. Заполни вот анкету и автобиографию напиши: есть указание личные дела наново завести».

Уехала... и не догадалась.

Прошло сколько-то времени, вдруг слышу по радио: «Кандидат в депутаты Верховного Совета...»

Меня так жаром и обдало. И радостно, и страшно. В одну ночь снова прожила всю свою жизнь. И три бабушкины «награды» вспомнила. И мамины руки, тоже все в узлах от ревматизма. И как нам в Москве Надежда Константиновна сказала: «Советская женщина — хозяйка своей судьбы».

Василия Михайловича дома не было. Он в соседний район поехал, на сахарный завод: какой-то станок ему обещали, списанный для мастерской. Кому — негоже, а нам подай боже. У нас такие профессора — любой механизм из мертвых воскрешали.

Вот лежу бессонно, думаю. Вспомнила, как отказывалась быть директором. Боялась — не охвачу... А депутату сколько надо охватить!

...Начались встречи с избирателями. В пяти районах ездила почти в каждое село. Даже в мыслях представить не могла такого многолюдья: женщины с грудными детьми, старики, что по десяти лет с печи не слезали, ну все, все жители, до единого.

В селах, где оккупанты побывали, не то что клубов — и сараев не осталось. Митинги проводили прямо на улице. Мороз. А стоят без шапок. Тут и слезы, и надежды, и своих погибших близких вспоминали. Такое народное переживание.