Не проспи любовь

– Он только что ушел, – говорит мне бабушка Нэн в палатке ювелирных украшений. Она стоит за прилавком, на ней розовый костюм от Шанель, и она примеряет бриллиантовую брошь с гигантскими павлиньими перьями. Джерри сидит рядом с ней, на нем бархатный галстук.

– Куда он пошел? – с мольбой спрашиваю я.

– Он был очень грустный, – говорит Нэн. – Вы что, поссорились?

– Бабуля, скажи мне, – я кладу руку на ее маленькое, хрупкое плечо. – Куда пошел Макс?

– Кажется, он сказал, что хочет немного поплавать, – бабушка улыбается, думая о чем-то своем.

Убегаю с рынка и несусь по Вандербилт-авеню до причала. Он ждет тебя, как всегда, говорю я себе. Но когда, запыхавшись, я добегаю до самого края причала, то вижу, что Макса нет и тут. Кругом только вода. Позади меня теперь тоже вода, серая и неприветливая. Нет пути ни назад, ни вперед, и, что хуже всего, нет никого, кто сказал бы мне, что все будет хорошо.

Я совершенно одна.

Глава четырнадцатая Все мы сюрреалисты

Нельзя сказать, что мне не снятся кошмары. Они мне снились и раньше – ведь именно поэтому я и попала в ЦИС. Но я почему-то до сих пор не могу вспомнить ни одного из них. Как будто в ЦИСе меня не только волшебным образом спасли, подарив новую жизнь, но и стерли из памяти все плохое. Но так было раньше.

Целый день после сна о блошином рынке я чувствую себя не в своей тарелке, будто заболеваю. Будто каждый день кто-то подливал мне в кофе эликсир радости, а сегодня вдруг перестал. И ничего не помогает. Ни три чашки кофе, которые я сегодня успела выпить, ни утренняя велопрогулка под голубым небом. Ни даже отметка «отлично» за домашнюю работу по литературе, ни даже то, что на занятиях клуба «Террариум» я выполнила задание без посторонней помощи. Мне не то чтобы безумно грустно – но что-то явно не так. И от этого только сильнее хочется попасть сегодня в ЦИС и приступить к действиям.

– Наверху, – говорит Лилиан, показывая на потолок, когда я влетаю в двери ЦИСа. Когда я после занятий дошла до Франка с новым террариумом в руках, я поняла, что мне некуда его пристроить, – пришлось осторожно положить террариум в корзину, везти велосипед, а самой идти пешком все три километра от «Беннетта» до ЦИСа.

– Спасибо, – благодарю я. – Кстати, это вам, – я ставлю крошечную экосистему ей на стол и, не оглядываясь, бегу вверх по лестнице, где Петерман терпеливо ждет меня в кабинете, а рядом с ним сидит Макс, и от волнения его нога нервно трясется.

– Простите за опоздание! Была сложная ситуация с террариумом, лучше не спрашивайте, – объявляю я, глядя на доктора Петермана. На Макса я после того разговора в лифте смотреть боюсь. Я уже не в ярости, но все еще злюсь. И даже несмотря на то что Макс убежал от меня во сне, а не наяву, мне все равно обидно, и я ничего не могу с этим поделать.

– Никаких проблем, Элис, – говорит доктор Петерман, и я с удивлением замечаю на нем те же солнечные очки со стеклами в форме сердечек, какие были на декане Хаммере у меня во сне.

– Элис? – зовет меня Петерман.

Я моргаю.

– Ты в порядке?

Я снова моргаю – и теперь у него совершенно обычные очки.

– Да, наверное… – Потом я смотрю на Макса и замечаю, что он ухмыляется, вертя в руках серебристое пресс-папье в форме черепа.

– Что? – спрашиваю я.

– Ничего, – говорит он и садится прямо, лицо его вновь становится серьезным.

– Нет уж, расскажи нам, – говорю я, скрещивая руки на груди. – Мне до смерти интересно, что же такого смешного я сказала.

Макс вздыхает.

– Ты нисколько не изменилась. – Он пожимает плечами. – Ужасно забывчивая, часто опаздываешь, влетаешь в комнату с беспорядком на голове, – он подносит ладони к волосам и шевелит пальцами с дурацкой улыбкой, но потом прочищает горло и снова становится серьезным, заметив выражение моего лица.

Я готова испепелить его взглядом, но тут замечаю, что он смотрит на мои волосы так, будто хочет пригладить их.

– Спасибо за наблюдение, – говорю я, стараясь сохранять спокойствие.

– Ты сама спросила, – напоминает Макс. – Я не хотел тебя расстраивать.

Мы обмениваемся взглядами.

У Петермана такой вид, будто происходящее его совершенно не волнует.