После долгого, почти в полночи, секса, Ирина села на постели и озабоченно поджала припухшие от поцелуев губы.
— Теперь всё? Я могу рассчитывать, что ты больше не появишься?
Руслан замер.
— Не понял?
— Да ладно? Чего не понятного-то?
— Но я же сказал — я не совершал!
— Это ты сейчас так говоришь, сейчас вообще можно что угодно говорить. А тогда сам признался! И виновен ты, там, или нет — ты всё равно отсидел, а это клеймо! Для нормальных людей ты — конченый! Ты — насильник! И я не хочу, чтобы моя дочь знала, что у неё такой отец. — Подняла на него ненавидящий взгляд: — Ну зачем ты приехал? Чего тебе от меня надо? Отомстить за интрижку с Калашниковым? А ты обо мне подумал? Мне каково было, когда ты признал вину?! Какой дурой я оказалась в глазах окружающих? И кто меня тогда поддержал? Он! И денег дал, и жизни красивой. И если бы я знала, что бывает такая жизнь как с ним, я бы с тобой и не связалась никогда! — Помолчала. — Как же я ненавижу тебя, Подольский! Только от позора того отошла, только жизнь наладилась — новый город, муж, дети, репутация… И опять ты! Ну чего тебе надо?!
Руслан тоже сел, упёрся локтями в колени. Хотелось то ли выть, то ли молотить кулаками в стену, но он только усмехнулся — зло, сухо, так, чтобы бывшая и не заподозрила, каково ему сейчас на самом деле.
— Я не понял, если у тебя всё так замечательно — семья, репутация — ты зачем тогда в постель ко мне полезла?
— А как с тобой по-другому? Или мне нужно было дождаться, пока ты ещё и меня изнасилуешь?
…Это был первый и последний раз, когда он ударил женщину. И когда, одеваясь на ходу, хлопнул дверью номера, Ирина так осталась сидеть на взмокшей от недавней страсти постели и прижимать к пылающей щеке ладонь. Больше он её не видел. И дочке жизнь ломать тоже не стал.
Почти два года запоя и саморазрушения. Мать звонила, просила приехать. Сестра звонила, взывала к совести, заставляла ехать к матери. А он понимал, что не может. В таком виде — точно нет. Надо было взять себя в руки, привести жизнь в порядок, а уже потом…
Похороны матери прошли без него — он даже не знал, что её больше нет. А когда узнал, чуть не вздёрнулся — собутыльник Жора не дал. И именно это и стало точкой отсчёта новой жизни.
Вернулся в родной город, с большим трудом устроился подаваном[6]
на шиномонтажку, потом жестянщиком, потом механиком. Потом открыл свою маленькую точку. Потом расширился — один раз, другой, третий…Знакомая до мельчайших деталей колея, родная стихия и страсть. И злость. И дело пошло, не могло не пойти. А вот с бабами…
Он им больше не верил, ждал подвоха, не подпускал близко к сердцу. И как назло, встречал именно таких, как бывшая жена, как эта кукла Марина или парикмахерша Светка, и целое полчище таки же — потерянных, ищущих выгоды, готовых в любой момент либо переметнуться, либо перегрызть горло.
Отдельная история — Лорик. Сама по себе кошка. И хотя её вольная философия отзывалась Руслану пониманием и, в принципе, ей-то он доверял… Но Лорик была свой пацан, женщина-дружище, а это значит — секс по дружбе и ничего ближе.
Вспомнил о том, что она звонила. Взял телефон, посмотрел — ещё два пропущенных от неё. И вот тоже — ещё на прошлой неделе она писала из Норвегии, что всё у неё там классно, любовь-морковь и все дела, а едва вернулась, и сразу звонит. Руслан потому и не ответил, что не хотел разочаровываться ещё и в ней.
Вспомнил куклу Марину и то, как восхищается ею Мансур. Усмехнулся. Не-е-ет, не видал ты настоящих женщин, Валихан Айратович! Таких, которые плавят изнутри, наполняют нежностью и желанием защищать. Которую хочется не под себя переделывать, не благодарности от неё требовать, а просто вращаться на её орбите, довольствуясь случайным взглядом и возможностью пройти по её следу. Служить ей, как какой-нибудь долбанный рыцарь.
«Так нельзя любить, это добровольное рабство…» — вздыхала когда-то мать.
Да, мам, может, и нельзя. Но кто об этом знает… пока не полюбит?
Глава 21
Узнать в этом рыжеватом, лысоватом кабане, причём не жирном, а именно здоровом, квадратном, будто отлитом из свинца, того юркого пацанчика, что гонял когда-то тачки на техосмотр в гараж к Калашу было бы не реально, если бы не тот самый громогласный открытый смех и простота душевная, граничащая с бесцеремонностью. Ну и имя, конечно.
В сервис к Руслану «Патриот» Максима эпично притащил на двух тросах трактор.
— Я манал его, эти ваши кушеря! — будто бы даже радостно заорал Макс, на вердикт Руслана о том, что пробитый картер не заварить, придётся менять, а для этого, сначала заказать новый. — Там ямка-то, кажется, с гулькин хер была, а вишь, как зацепило! Где я только до этого не скакал, по таким вы́ебонам, а тут, блин, ну на ровном месте! Но слушай, братан, это судьба! — хлопнул Руслана по спине. — Я и представить не мог, что это ты здесь обосновался. Так, мимо иногда проезжаю, смотрю, как сервис раскручивается, но чтоб ты… А чего неприметненько-то так у тебя с дороги? Рекламу бы тебе, замануху какую-нить…