Улеглись мы глубоко за полночь, вдоволь насытившись друг другом и теплом вечера. Иволга устроилась у меня под рукой и замерла, дыша ровно и глубоко. Я уснул не сразу, переставляя и укладывая в уме все события длинного и тяжёлого дня. И всё же, сон пришёл, окружив тёплой густой темнотой, из которой я выбрался только к полудню.
Иволги рядом не было.
Её вообще не было в квартире. Я ощутил это сразу, всем телом, не успев даже выскочить из-под одеяла. Комната невероятно опустела, хотя, на первый взгляд, в ней ничего не изменилось. Просто на стуле не висит чёрный рюкзак, под столом не валяются цветные носки, закинутые туда вчера вечером. На вешалке нет куртки. Кухня стерильно чиста и пуста, в ванной отсутствует множество баночек-скляночек, и нет её полотенца.
Никогда бы не подумал, что такие мелочи могут привести в ужас.
Какое-то время я просто метался по квартире, пытаясь то ли проснуться, то ли отыскать её в каком-нибудь углу — всё казалось, что не везде посмотрел, что Ива вот-вот выглянет из-за дивана и наградит одним из своих острых, хитрых, невыразимо-невыносимых взглядов.
Реальность была сурова и бескомпромиссна. Иволга ушла.
«Почему ушла? Может, просто смоталась куда-нибудь с утра пораньше?»
Ага. И собрала с собой шампунь, помаду и носки.
«Ладно. Может, её выкрал отец?»
Придумай причину правдоподобнее.
«Не могла же она
Не могла. Она оставила тебе записку.
Я остановился и посмотрел на кухонный стол. Да, так и есть — на скатерти покоился сложенные вдвое листы бумаги. Как можно было не заметить раньше?
«А я заметил. Просто не захотел понимать».
Присев за стол, я раскрыл первый листок, наткнувшись на плотную вязь мелких букв. Впервые увидев почерк Иволги, сразу осознал, что эти строчки — единственное, что у меня от неё осталось. Письмо лежало на столе, неидеальное и угловатое, как его хозяйка: с зачеркнутыми словами, расплывшейся кое-где от слез пастой, замятым уголком. Вспомнить, как складывать слова в предложения, получилось не сразу, но, преодолев шок, я всё-таки стал читать: