Не-птица (СИ)

Я кивнул.

— Никогда больше так не делай.

— Усвоила, — буркнула девушка, прижимаясь к груди. — Давай не портить отличный вечер скандалами?

Я не ответил. Зазвонил телефон, пришлось брать трубку.

— Да, мам. Все хорошо. С работы пришел, ужинаю. Нет, ещё не нашел по специальности… Мам, я ищу. Нет, не надо. Мам, это не так быстро, специальность редкая! Да ищу я!!! Всё, всё. Прости. Не кричу. Ладно, мам, ужин стынет. Нет, суп. И я тебя люблю. Пока.

Положив трубку, около минуты восстанавливал дыхание. Ива благоразумно молчала, глядя на меня своими глазками-миндалинками. Наконец, решилась мяукнуть:

— Ты аж посерел. Добро пожаловать в клуб «Детки в клетке».

— Заткнись, — буркнул я. — Не хочу её обсуждать.

— Опять сегодня Ленку провожал?

— Как догадалась?

— Ты домой приперся с тригонометрической мордой.

— Чего?

— Лицо, говорю, сложное было, — хихикнула мелкая. — Рассказывай!

Я прикрыл глаза, и пересказал наш с Леной диалог. Иволга тяжело вздохнула.

— А нормальные девочки вокруг тебя существуют?

— Не знаю, — усмехнулся я. — Не находил ни одной!

Ива закинула руки за голову.

— Только не вздумай укрывать Ленку от проблем, которые она себе организовывает!

Я сделал вид, что очень занят укладыванием подушки.

— Не думаю, что у нее хватит желания «спасать» Светлицкого.

Мелкая громко фыркнула.

— Вещь не спасает своего хозяина, что бы она там о себе не воображала.

— Эй! За языком следи!

— Сам следи, — вяло огрызнулась Иволга. — Говорю, как есть: Ленка для её ненаглядного ушлёпка — статусная вещь. Первая тёлка на районе, сечёшь? Пацаны завидуют, шалашовки поплоше — пытаются отбить статного мужика.

Я стиснул зубы.

— Интересно, а что ты обо мне думаешь? Что говоришь другим за глаза?

Ива мазнула по лицу медленным, пьяно-масляным взглядом.

— Что ты симпатичный, скучный, пошлый маменькин сынок, с которым приятно разговаривать, потому что умный, обстоятельный и достаточно тормознутый, чтобы не подкалывать. Но это к делу не относится. Я тебе описала, как видит Ленку её возлюбленный. А мне, в целом, на неё плевать. Тут с одним деревом невозможно управиться, а ты предлагаешь ещё о чужом кустике думать!

Я вздохнул и отвернулся к стенке. Иволга с минуту лежала спокойно, потом бесцеремонно закинула на меня ножки.

— Я тут это…

— Чего?

— Короче, ты ноут выключить забыл утром…

— И? — я перевернулся, сбросив с себя лишние конечности.

— Хорошо пишешь.

Возникшая в комнате тишина, казалось, истончилась до пленки, до паутины, готовой разлететься от малейшего движения. Я смотрел на Иву снизу вверх, мы так лежали, я смотрел в её глаза, тёмные, как кофе без молока. Глаза не лгали.

— Что… Что читала?

— Да что последним писал, — дернула узкими плечиками девушка. — Неплохой ужастик. Я бы посмотрела.

— Спасибо, — улыбнувшись, я потупился.

— Не пробовал писать книги?

— Книги — прошлый век.

— Книги — это вечность, — хмыкнула красноволосая. — Видел хоть раз ремейк Толстова? Может, мама Роулинг устарела?

Я помотал головой.

— Книги — вечны, как людское воображение, — закончила мысль Иволга.

***

— Ласкласку!

Я улыбнулся в сотый за утро раз. Губы уже ныли от поддержания веселой и добродушной гримасы, но едва я позволял себе их расслабить, налетала раскрасневшаяся и немного растрепанная Иволга, требуя «давить лыбу, м-мать твою за ногу!». Приходилось давить.

— Какую тебе, красавица?

Красавице четыре года, у неё вывалился молочный зуб, и она пока не выговаривала «р». Мы стояли посреди парка, за небольшим столиком, на котором горой были рассыпаны цветные карандаши и фломастеры. В правой руке у меня лежала «касса» — старая, хорошо вымытая, глубокая стеклянная пепельница, в левой — стопка белых листов с напечатанными на них раскрасками. Простите, с ласкласками.

— А денежку ты у мамы взяла?

Малышка (пухленькие ручки, огромные зеленые глазища и две чудесных косички), раздувшись от важности — смотрите, я как взрослая! — протянула на ладошке блестящий пятачок. Я подставил пепельницу, и монетка звякнула о кучку других, набросанных детишками за это время.

— Держи, — пачка листов грохнулась на столик. — Выбирай любую!

Продавать раскраски было не совестно, тем более — за пять рублей. Примерно столько они и стоили, распечатанные у меня на стареньком принтере неугомонной Ивой. Может, выйдем в небольшой плюс — рублей двести-триста на мороженное. Это если поток детишек не иссякнет, конечно.

Поддержанием потока как раз занималась Иволга. Она носилась по всему парку мелкой багровой кометой, не пропуская ни одного живого существа младше двенадцати лет.

— Привет, хочешь раскраску? Вон, иди к дяде, он тебе даст!

Кипучая энергия девушки, обращенная в рабочее русло, творила чудеса: дети нестройным хором косолапили приобщаться к искусству. Если их пугало моё невеселое лицо, Ива это мгновенно замечала и подбегала «чинить» физиономию.