Не-птица (СИ)

— Знаешь… — внезапно сказал друг. — Папа постоянно говорил, что ему тоже тяжело, что надо быть сильным, и что ему так же больно, как мне. Но ведь он был на работе, когда мама умерла. Он не видел… — и Руслан осушил еще стопку.

— Так, — я допил свою порцию и поднялся из-за стола. — Хорош. Ты сейчас себя так растравишь, что до утра не уснешь. Пойдём, постелю постель.

— Я…

— Рус, — заставив друга встать, я посмотрел ему в глаза. — Не к ночи об этом вспоминать. Неужели на сегодня тебе недостаточно страха?

Несколько секунд Руслан не отводил взгляд. Потом потупился.

— Ты прав.

Улеглись скоро. Рум уснул в коридоре, я — в комнате Иволги. Засыпать на полу снова было так непривычно, да и в крови боролись адреналин с алкоголем. Лежа лицом к стене, я думал: что, если бы мне не приснился тревожный сон? Если бы я не вышел её встретить? Если бы Иволга не дошла до скамейки?

Что, если бы Ива умерла?

На секунду это представилось очень ярко: полицейские, очерчивающие контуры тела моей подруги на холодной октябрьской земле. Или они уже не очерчивают? Надо у Руса поинтересоваться завтра. А пока пусть чертят. Я выглядываю из окна, потому что не могу пойти туда, к ним, и сказать: эта девушка спала со мной в одной постели ещё четыре дня назад. Знаете, товарищ старшина, она была совершенно невыносима. Подмешала в чай белену, обокрала людей в парке…

Товарищ старшина, как хорошо, что вас не существует.

С этой мыслью я и погрузился в сон.

Глава 8. Неудобная

Октябрь закончился. Дни, после знакомства с Ивой оглушавшие буйством эмоций, теперь растянулись в однообразную серую вереницу. Я просыпался и шёл на смену, либо сидел у кровати, на которой бредила красноволосая. Рана в плече Иволги воспалилась, и уже вторую неделю она валялась с температурой. К физраствору в капельнице Рус добавил уколы антибиотников, и сейчас девушка медленно, но верно шла на поправку. Ива приходила в себя ненадолго — поесть и сходить в туалет (приходилось вести её, подставляя плечо, до комнаты). Она ещё сильнее похудела, но нездоровая бледность пару дней назад начала спадать. Все вздохнули спокойно.

Помимо меня и Руса, за Иволгой ухаживали Лена и Милка. Лена сидела иногда, когда наши смены не совпадали и у неё хватало времени, Милка — регулярно по выходным и средам, независимо от того, был я дома или нет. Короче, квартира в некотором смысле напоминала общагу: временами у нас ночевал Рус, дважды осталась до утра Милка. По итогу двух недель всеобщего аврала по поводу непутевой подруги, мы вчетвером стали намного ближе. Милка познакомилась с Леной, и перестала отгораживаться от меня чёлкой. Говорила она все так же тихо, но свободно и спокойно. В первую встречу девушка показалась мне младше, но теперь стало ясно: из всей нашей веселой компании Милка самая старшая. Я не спрашивал точно, но ей ещё не стукнуло тридцать. Скорее всего, меня Милка обогнала на год-два.

С Русом они держались подчёркнуто холодно, объединяясь только для промывания Иволгиной раны и наложения свежих повязок. Ревность и неприязнь к ориентации сложились у Руслана в стойкое отвращение, которое он, в силу собственного воспитания, пока не показывал открыто. Однако шила в мешке не утаишь, особенно от Милки, её огромных голубых глаз. Так что напряжение росло, но, по-моему, грозой ещё не пахло.

Лена бывала в квартире реже всех, только раз или два. Вела себя тихо, но хозяйственно, ухаживала за Ивой почти так же хорошо, как Руслан: ей не раз приходилось возиться с больным отцом.

А ещё был Светлицкий. Паша, конечно, не помогал, а только раздражал Леночку. Она даже в лице менялась, когда он звонил. Кажется, их отношения трещали по швам, и не могу сказать, что этому не радовался.

Вот так продолжались почти две недели. Сегодня, в воскресение, я позвал ребят посидеть вместе, отдохнуть и сбросить напряжение. Они обещали прийти, так что сейчас дом будто замер в ожидании тёплого вечера в хорошей компании.

Я сидел в кресле, рядом со спящей Ивой, и читал Достоевского. Красноволосая, лежавшая спокойно, вдруг заметалась по кровати.

— Нет! Не надо!

Книга полетела на пол, я бросился к подруге. Положив ладонь на лоб, сразу отдернул — температура снова подскочила, и Иволга бредила.

— Папа, не надо! Я не буду больше, не буду! Прости, я не буду!

Бордовые локоны скользили за хозяйкой по подушке, как кровавые следы. Я побежал на кухню, налил воды и взял эбупрофен, чтобы помочь Иве. Она всё ещё не пришла в себя.

— Я не птица! Не птица! Не…

Накрыв её ладонь своей, я разбудил девушку, так что последняя фраза захлебнулась. Иволга посмотрела на стакан. Потом на меня.

— Опять?

— У тебя температура, — я поднес таблетку к бледным губам Иволги.

— Угу, — та послушно проглотила лекарство и запила водой. — До следующей дозы, — и опять закрыла глаза.