Не путай клад с могилой

Батюшка окаменел от страха, хотя и не понял, что усатый требует от него поднять руки вверх, а глаза поставить врозь. Оценивший тонкий юмор напарника, водитель громко заржал, отчего «Фольксваген» стал подпрыгивать на ямах. Священнику стало дурно, и только когда усатый принялся грубо его обыскивать, больно тыкая ладонью под ребра, он окончательно понял, что не только взвалил на себя непосильную задачу, но попросту не способен вынести этих жестоких и глубоко порочных людей.

– Нема рукопису! Нема, Микол, – говорил усатый, зачем-то дергая отца Агапа за волосы. – Може, вiн його з'iв, так дати попiку просратися?

И они оба снова громко ржали, и автомобиль трясся вместе с ними. Вскоре село осталось позади, мучители притихли. Водитель, не оборачиваясь, сквозь зубы процедил:

– Вяжи йому очi!

Усатый хлопнул себя по лбу, что-то пробормотал и вытащил из заднего кармана штанов кусок растянутого черно-синего носка. Отец Агап почему-то решил, что сейчас его будут усыплять при помощи эфира, и ожидание приближающегося беспамятства, которое сродни смерти, превратит его в безвольное и бесчувственное тело, окатило его волной неописуемого ужаса.

– Тогда вы… – задыхаясь, произнес он, отчаянно дергая за дверную ручку – Тогда вы ничего не получите… Я вам обещаю… Вы пожалеете! Да увидит бог ваши прегрешения!

– И рота йому закрий, – добавил водитель, – бо в мене ушi в'януть вiд цiеi мови.

Прощаясь с жизнью, батюшка застонал, уже не сопротивляясь, покорно позволяя усатому натянуть на свои глаза, как спортивную шапочку, кусок носка. Мир для отца Агапа погрузился во мрак. Некоторое время он, боясь дышать, прислушивался к своим внутренним ощущениям. Ему показалось это странным, но он продолжал слышать гул мотора и втягивать носом застарелую вонь носка.

Прошло не меньше получаса. Наконец машина остановилась. Щелкнули дверные замки. Машина качнулась, и батюшка услышал ровный и сильный шум. Сначала ему показалось, что это шумит ветер по верхушкам сосен, но потом он догадался, что где-то недалеко протекает бурная горная река.

Его крепко взяли под локоть и потянули наружу. Батюшка споткнулся о порожек, вторая нога застряла между сиденьями. Слепой, потерявший ориентацию, он машинально протянул руки вперед, прикрывая лицо, и тяжело повалился на траву. Затем та же сильная рука схватила его за ворот рубашки, заставляя подняться на ноги. Батюшка медленно распрямил спину, опасаясь обо что-нибудь удариться. В таком угнетенном состоянии, в какое его загнали недобрые люди, отец Агап лучше бы стоял на коленях – так ближе к богу. Выпрямившись во весь рост, он почувствовал себя незащищенным и одиноким.

Прошло несколько минут – ему показалось, что достаточно много, – как совсем рядом с ним раздался голос – не усатого и не водителя:

– Я його знаю.

И через минуту тот же голос:

– Тут щось не так. Шпигун! В пiдпiл курву![11]

Священника подтолкнули в спину. Вытянув руки вперед, он пошел, стараясь не поднимать ноги, чтобы не пропустить яму или порог, и все же зацепился за какой-то острый предмет и снова упал. На этот раз его подняли за волосы, и боль была столь сильной, что если бы не тугой носок, то слезы ручьем полились бы по щекам.

Он почувствовал под ногами ступени, очень долго преодолевал их, боясь снова упасть, потом ощутил запах жилья: дерева, керосина, печи, табака. Под ним гулко отзывались дощатые полы, позвякивала посуда. Затем скрипнули двери, батюшка миновал еще какое-то замкнутое пространство, потом опять пошел по ступеням, но на это раз вниз, под ногами зашуршал гравий, заскрипели тяжелые ворота, запахло бензином и машинным маслом…

Носок с его головы сорвали неожиданно, отчего отец Агап зажмурился – сумрачный свет показался ему ослепительным. Когда он снова открыл глаза, то усатый, стоя в дверном проеме, дружелюбно махал рукой. Лязгнула металлическая дверь, затем, похоже, навесной замок. И все стихло.

Чувствуя, что нервы его на пределе, отец Агап опустился на холодный бетонный пол и с трудом трижды перекрестился. Во рту его так пересохло, что он, даже не замечая, где находится, машинально посмотрел вокруг в поисках воды.

Вероятно, это был подземный гараж или погреб. Стены представляли собой сырую кирпичную кладку, потолок – бетонные плиты, между которыми были проложены черные от пропитки шпалы. В углах в беспорядке лежали тряпки, канистры, ржавые болты и гайки, железнодорожные костыли и что-то похожее на электромоторы.

– Господи, господи! – бормотал священник, глядя на стены и потолок. – Прости меня, неразумного! Не внемлил я гласу твоего, ослушался…

Сев в углу на кучу промасленного тряпья, священник стал в деталях вспоминать последние события с того момента, как к нему подошел усатый. «Он спросил, все ли я привез, – припомнил батюшка. – Я ему ответил: да, но сначала покажите Марину. После этого он стал вести себя грубо. Может быть, я сказал что-то не то?»