Не ради прибыли. Зачем демократии нужны гуманитарные науки

То, что опыт этого хора сообщает нам о роли искусства в деле поощрения демократической вовлеченности, не ново. Это часть давней американской традиции, представителями которой были приверженцы педоцентризма (от Олкотта до Дьюи). Хорас Манн утверждал, что именно вокальная музыка особенно способствует объединению выходцев из различной среды и сокращает конфликты[87].

Я уже говорила о том влиянии, которое хор оказывает, прежде всего, на его участников. Нет нужды напоминать о том, что это влияние многократно увеличивается благодаря воздействию на родителей и семьи, на школы и на публику, которая приходит послушать выступления хора в США или за границей.

К сожалению, в образовательных учреждениях США, как на местном, так и на общегосударственном уровне, не поощряют подобные предприятия. Хор поэтому не вылезает из долгов и продолжает работать лишь благодаря постоянным взносам благотворительных организаций и неустанной работе волонтеров. Так удачно сложилось, что в Чикаго имеется несколько программ частного финансирования, позволяющих крупным городским организациям, действующим в сфере искусства, сотрудничать со школами; помимо этого, существует множество бесплатных проектов в области публичного искусства, финансируемых через государственные предприятия с участием частного капитала.

Раз уж я заговорила о деньгах, давайте рассмотрим этот вопрос. Считается, что искусство стоит слишком дорого. Мы не можем позволить себе тратить деньги на искусство в период экономических трудностей. Однако для того, чтобы поощрять приобщение к искусству, не нужно много денег. Нужно лишь предоставить пространство, и обучение различным видам искусства обойдется сравнительно недорого: ведь дети любят танцевать и петь, рассказывать истории и читать сказки. Речь не о том подходе к гуманитарному образованию, который критиковал Дьюи, то есть не о далеком от жизни высоком искусстве и дорогостоящем оборудовании, а также не о специальных предметах в программах обучения, способствующих пониманию высокоинтеллектуальных произведений искусства; нетрудно понять, что в эпоху, когда следует уделять внимание экономии средств, на это просто нет денег. С доводами о финансировании, которые я слышала от педагогов в Чикаго, я не согласна. Мне приходилось бывать в сельской местности в Индии и видеть, как работают образовательные проекты для женщин и девочек там, где нет вообще никакого оборудования, нет даже столов и парт, нет бумаги, ручек, порой есть лишь одна грифельная доска, которую передают из рук в руки. И тем не менее искусство там процветает, потому что девочки, которые едва научились читать, великолепным образом выражают себя, они ставят спектакли о том, что им довелось пережить, поют песни, посвященные борьбе, отображают свои цели и страхи в рисунках. Преподаватели, убежденные активисты, знают, что искусство – верный способ привлечь детей к учебе, сделать так, чтобы они захотели научиться читать и писать, а еще критически размышлять о собственной жизненной ситуации. Девочки очень часто просили меня, как гостью, научить их какой-нибудь песне Движения за права американских женщин; и, когда я начинала петь «We shall overcome» («Мы победим»), всегда выяснялось, что они уже знают эту песню, причем на всех региональных языках. Музыка и танец, рисунок и театральное искусство – вот доступные каждому источники радости и способы самовыражения; для их поощрения вовсе не нужно много денег. Конечно же, искусство составляет основу учебных программ в сельской местности, ведь оно дарит и детям, и взрослым желание учиться, приобщает их к позитивному отношению друг к другу и к тому, что можно получать удовольствие от прилежной учебы.