Не раскрытые тайны друг друга

– (Скоты! – думала Алёна. – Защитники фиговы. Я еще им еду носила и раздавала. Смылись, как последние трусы. Хотя что они могли бы сделать против многотысячной толпы? Кучка милиционеров, омоновцев и новобранцев? Спасибо Виктору. Он хотя бы предложил остаться и защищать нас. Предупредил об опасности. А эти, правительство, называется, – она продолжала шипеть сковородой. – Слава богу, мой папа этого уже не видит. Он со своей заставой на границе держал высоту в 41-ом. Горстка бойцов заботилась о гражданском населении. Его отряд дал возможность отступить женщинам и детям, эвакуировать продовольствие и боеприпасы. Фашисты так и не смогли их взять, только через несколько дней сообразили, что русские не сдаются, и обошли, оставив его отряд в тылу, – Урбанову трясло от негодования и стыда за собственный народ и его правительство).

И вдруг вспомнила свою бывшую подругу Вику:

– (А ведь она была права. Мы действительно по разные стороны баррикад, хотя их баррикады ни с той, ни с другой стороны ко мне не имеют никакого отношения. Я за мир, дружбу и цивилизованное решение всех споров, поэтому и сижу теперь, как дура, между их баррикад!)

* * *

Семейство окопалось в своей квартире метрах в ста от Белого дома и было счастливо оттого, что живет в сталинской постройке с толстыми стенами, дающими надежду остаться в живых. Ни одна из противоборствующих сторон ни разу не подумала о том, что в прилегающих к вооруженному конфликту густонаселенных кварталах живут люди: мужчины, женщины, старики и дети. Никто не позаботился об их безопасности. Предостережение не было обозначено нигде: ни по телевидению, ни по радио, ни в газетах. Никому до них не было дела.

* * *

Заканчивался самый длинный и сумбурный день в жизни Алёны. Все устали, пора было укладывать сына спать. Понятно, что никакой школы или работы завтра, в понедельник 4 октября, уже не будет. Из окружения толпы и боевиков им не выбраться, а психов с оружием на улице хоть отбавляй. Пришлось остаться там, где их застал очередной российский переворот.

Решили постелить Афоне и Наталье Николаевне на диванах в холле, казалось, что там безопаснее.

– Лёнушка, Алёшенька, а вы где спать будете? – беспокоилась самая старшая в семье.

Супруги рискнули лечь в спальне с закрытыми шторами. Возник вопрос:

– Какая кровать безопаснее? Та что ближе или дальше от окна?

Ответа не было. Траектория возможного движения пуль непредсказуема, а практика в этом вопросе отсутствовала.

Телевизор продолжал трансляцию. Крутили старые сюжеты, показывали новые: в основном стрельбу на улицах Москвы. Смотреть на это безумие в мирное еще вчера время было невыносимо. В студию «Вестей» продолжали приходить либералы и демократы, слабо понимающие, какая между ними разница, но у всех были заготовлены слова призывов: выходить, защищать свободу, не дремать. Интересно, что они при этом делали сами?

Сильно за полночь в промежутках между хроникой на экране стали сводить счеты бизнесмены, обвиняя друг друга в краже огромных, немыслимых сумм денег, аж по сто двадцать тысяч долларов. Маразм крепчал, дебаты отходили от политики и переносились на личности.

Выключив телевизор, супруги забрались на узкую односпальную кровать, и, как Ромео и Джульетта, обнявшись, прильнули друг к другу, переплелись в единый клубок. Они молча, в полусне «созерцали» происходящее. Из дома напротив в небо вспорхнула душа десятилетней девочки, неосторожно выглянувшей в окно и встретившейся с пулей испуганного солдата, впервые взявшего в руки настоящее боевое оружие. Выше, где-то над Останкино, к ней присоединились несколько новопреставленных рабов Божиих из коммуналки, в которую по ошибке угодил выстрел гранатомета. Взявшись за руки (души продолжают помнить контуры тела), они легко парили над трассирующим салютом, кружили над Москвой и возносились в свое иное будущее.

* * *

Разбудил Алёну не луч солнца и не дуновение свежего ветра, а бодрый утренний треск автоматных очередей. Вчерашний вполне нормальный для психически здорового человека страх был безвозвратно вытеснен острым паническим ужасом.

– (Какая же я дура, – корила она себя. – Ведь предлагали и Алёшкины родственники, и мои тетушки, и сестра, чтобы мы перекантовались у них. Не надо было отказываться! Думать надо, Урбанова, думать и самой заботиться о себе и семье, а не надеяться на правительство с его липовой охраной. Хотя ни у кого из наших нет лишнего места, чтобы всех вместе на ночлег устроить. Но были бы сейчас вне этого пулеметного кошмара, хоть по отдельности, но в безопасности. Мама не хотела разъединять семью, я не спорила. Может быть, она и права. Что теперь будет? – настроение у Алёны было мрачным, беспокойство туманило разум. – Возьми себя в руки, не распускайся, лучше пойди и разведай, что снаружи происходит).