С другой стороны, Марта была единственным человеком, за которого бы Мария вступилась. Она бы пришла к жестоким людям и отхлестала их плёткой, если те ещё раз тронут её подругу. Так Мария это представляла, ведь её саму к тому времени не посмел бы тронуть ни один.
С чего между двумя девочками, а теперь и девушками возникла такая прочная связь и забота друг о друге, Мария сама не понимала. Впервые она обратила внимание на Марту несколько лет назад, когда Марию наказала настоятельница. Той показалось, что Мария разговаривала слишком дерзко и оставила её без ужина. Изнывая от голода, и запертая в каморке ещё меньшей и тёмной, чем эта, Мария прокляла всё на свете, готова была злиться, крушить мебель, пока под дверью не забрезжил огонёк единственной свечи. Под дверь просунули плоский, как подошва, хлеб, и робкие слова: «Не грусти».
С тех пор Мария не боялась дерзить настоятельнице. Она знала, что Марта принесёт ей еды. Не боялась просыпать время уборки, потому что Марта убиралась за них двоих. Даже убегала в город поглядеть на нарядные витрины магазинов, зная, что Марта прикроет её от бдительного внимания настоятельницы.
Марию всё устраивало. Пока однажды она не увидела, как над Мартой открыто смеются старшие девочки. Одна опрокинула ведро с грязной мыльной водой и велела Марте всё «вылизать». Другая сказала, что отныне Марта будет делать их работу, иначе они придумают для настоятельницы какие-нибудь порочащие Марту слухи. Про Марию они не сказали ни слова, но ту разозлило, что её Марту будет использовать кто-то другой. Этого Мария стерпеть не могла. Она кинулась на старших девочек с кулаками, расцарапала им лица, оторвала по клоку волос. Ей и самой досталось, но Марии было всё равно, она точно знала, что не отдаст ничего, что по праву принадлежит ей.
Настоятельница держала её взаперти на воде и чёрством хлебе целый месяц. Но Марта всегда приносила что-нибудь со стола, отрывала от своей порции. Её глаза цвета чая сияли такой радостной благодарностью, когда она видела Марию, что последней было не по себе от такого взгляда. Разве Мария сделала что-то особенное? Разве она сделала что-то хорошее?
«Ты очень хорошая», — сказала ей Марта. Мария тогда заглянула в эти чайные глаза и почувствовала: им она врать не может. С тех пор Мария готова была сделать всё, чтобы быть хорошей в этих глазах, и Марта платила ей преданностью и дружбой.
— Раз ты потратила все монеты на девочек, то как ты собираешься уговаривать извозчика взять меня? — вернула свои мысли в настоящее Мария.
— Я видела его вчера и… ну, он так смотрел на меня… кажется, я ему понравилась…
— Не смей! — рявкнула Мария и опрокинула стул. — Не смей платить… так! За себя так не платишь и за меня не смей! Я останусь здесь.
— Но как же… Ведь ты…
— Неважно! — Мария махнула рукой, вскипевший гнев утих. — Иди спать. Я тоже скоро лягу. Или хочешь, чтобы я опять рассказывала тебе сказки? Повзрослей уже.
«Мария, чем кончилась та сказка про девушку? Богатый добрый господин женился на ней, и они жили долго и счастливо?» — спрашивала Марта когда-то, но с некоторых пор Мария больше не рассказывала сказок… и Марта это знала.
— Спокойной ночи, Мария…
— Спокойной ночи, Марта.
Мария поставила на место стул и снова села за покосившийся стол, устало подперев кулачком щёку.
— Мария… — донеслось тихо уже из-за двери. — Он не придёт.
Глаза Марии в миг потускнели.
— Я знаю.
Снова перо в чернилах над жёлтой помятой бумагой. Левая рука сжала тонкий стержень. Правая — легла на округлый живот. Сказать всё, что хотела на одном листе.
«Здравствуй. Я твоя мама…»
Три недели спустя…
Совсем рядом раздался оглушительный грохот, и Марта едва не выронила таз с нагретой водой. Она прижалась к дверному косяку и зажмурилась, пережидая, когда пол под ногами перестанет ходить ходуном. Но то был лишь страх.
Ударило рядом, но здание приюта всё ещё было цело. Дрожали и осыпались пылью и опилками потолки. Пару раз через окна даже пролетели пули и застряли в косяке, никого не задело. Бои то накатывали на ближайшие улицы, то подобно отливу уходили опять за городскую черту. Дребезжали стёкла. Стонала за окном белая ночь.
Когда всё затихало, Марта ходила по пустым домам и собирала все припасы, какие могли пригодиться. Сейчас в приюте было достаточно еды, чтобы продержаться пару недель, а то и месяц. Марта надеялась, что бои к этому времени утихнут. Шум битвы пугал её. Стоило войне подойти близко, Марта забивалась в угол и сидела, как загнанная в ловушку мышь, пока не становилось тише.
Но сегодня под грохот пушек, свист пуль и крики она требовала от себя всего мужества, которое могло хранить кроткое девичье сердце, потому что на другом конце приюта раздавался ещё один крик.
— Я уже иду! Иду! — кричала Марта в ответ через все комнаты, пока добиралась по дребезжащему полу к заветной каморке. — Мария, я здесь!
— Да уйди ты! — шипела на неё подруга, отмахиваясь от заботливых рук, что хотели стереть со лба испарину. — Ты же трясёшься как лист. Чего ещё здесь? Почему не уехала?