Не родись красивой...

—    Но дочь... — вспомнила я, — в Северном районе живёт. Разве не могла что-нибудь принести?

—    Не знаю. Мне Юрка сказал: у неё даже сухой корочки хлеба не было.

—    Когда же бабушка умерла?

—    Юрка сказал: может, вчера, может, и два дня назад. Она давно никому не открывала дверь.

—    А Юрку откуда ты знаешь? — подавленно и не к месту спросила я.

—    Ну, в одном дворе всё-таки живём. И в школе сколько раз видел. Шустрый. Слышал, что он даже машины моет.

Я очень удивилась, но сказала о другом:

—    Нашу леску кто-то оборвал. Вчера была, а сегодня...

—    Да, видел: оборвана. Я уже смотал её. Ворона могла сесть. Она тяжёлая, как курица. А если сразу две...

—    Вороны?.. А ты оладьи мои видел? Вороны не склевали?

—    Ишь чего, перебьются! Мы сами с братишкой съели. Спасибо! Понравились. Получше, чем «двойной слой шоколада «Кэддбери».

—    Не надо, Митя, шутить. —  Я вздохнула. —  Бабушку очень жалко.

Страшная новость будто камнем придавила меня. Ещё утром, несколько часов назад, я думала о бабушке Марье как о живой, будто сидит она, молодость вспоминает, карточки в альбоме смотрит. А в это самое время лежала мёртвая. Исхудала, наверно, без еды, без сухой корочки.

Надев босоножки, я отправилась во двор. Мысли о неожиданной смерти бабушки так давили, что, выйдя из лифта, забыла посмотреть на потолок. У соседнего подъезда всё ещё стояли люди. И молодые, и дети, а больше старушки. Тихие. Грустные. Ничего нового я не услышала. Лишь узнала, что покойницу недавно увезли на санитарной машине и что глядеть на умершую было страшно — до того исхудала и почернела.

Кое-что без всяких моих расспросов сообщил Юрка: он видел, как в присутствии милиционера вскрывали дверь квартиры бабушки Марьи. Ему даже удалось побывать там. В самом деле, никакой еды не обнаружили, дверца в пустом холодильнике была открыта. Бабушка лежала на кровати лицом вверх, руки на груди сложены. Дочь бабушки разыскать не смогли, потому что уехала за какими-то товарами в Турцию. И вообще, дочь — пьяница, у матери не была с самой зимы.

Грустно-грустно мне стало, чуть не до слёз, и говорить о несчастной бабушке я просто не могла. Потом я усмехнулась через силу и сказала:

—    Что ж ты, Юра, меня обманул? Нет у вас в подъезде никаких чёрных пятен.

—    Ага, сейчас-то нет, — охотно подтвердил Юрка. — А вчера были. Сам видел. Потом куда-то подевались. Но я догадался: кто-то их вытер. Газету за батареей нашёл. Это утром нашёл, когда дверь у бабушки ещё не вскрыли. Газета мокрая была, в мелу.

«Эх, — обругала я себя, — тетеря! Опять сплоховала. И банку поставила под кровать, и газету сунула за батарею. Ну почему же не могу до конца всё продумать?»

Я совсем расстроилась, даже позабыла спросить Юрку о машинах. А ведь очень хотелось узнать — правда ли, что моет их на стоянке?..

ДЕДУШКА ЛЕОНТИЙ

Дедушка Леонтий сидел на лавочке перед подъездом и смотрел на небо. О чём-то думал. И солнышку, наверно, радовался — оно такое тёплое, ласковое. Ещё миллионы лет сиять ему на синем небе и дарить людям вечную благодать. Всем людям — детям, старикам. И бабушка Марья радовалась бы сейчас солнцу, да нет её теперь, кончилась жизнь, завтра зароют в землю.

Всё это как-то мигом представилось мне, когда на лавочке увидела сухонькую фигуру седого дедушки Леонтия. Я видела его и у подъезда среди печальных людей. Я могла бы пройти сейчас мимо и ничего не сказать, но отчего-то показалось это неудобным. Я чуть наклонила голову:

—    Здравствуйте, дедушка.

—    Здравствуй, золотая, — ответил он и посмотрел на меня зрячим глазом.

Хороший человек дедушка Леонтий. Это он починил нашей соседке кран на кухне.

Теперь спешить было некуда, я вошла в подъезд и оглядела потолок. Чистенький. Приятно... Ну, а вдруг завтра опять? Они же не успокоятся. Им лишь бы напакостить. Знать бы точно — кто? Наверно, тут милиционер нужен с натренированной собакой. Она бы по следу нашла... Хотя вот дедушка Леонтий... если бы захотел... Вон его дверь с номером «41». Чуть приоткрыть дверь, самую малую щёлочку оставить — можно и увидеть.

Я снова вышла из подъезда и улыбнулась дедушке:

—    Тоже на солнышке погреюсь. Не помешаю вам?

—    Да с великим удовольствием. Буду рад.

Я присела на тёплую лавочку и решила честно объяснить, почему не поднялась на свой этаж, а вернулась сюда, на воздух.

—    Дедушка, вы не заметили, что сегодня у нас снова побелили потолок?

—    Как же, моя золотая, всё заметил.

—    А что — всё? — с интересом и в то же время с беспокойством спросила я. Может быть, он и меня видел?

—    Таинственные вещи творятся. Кто-то пакостит, а кто-то доброе дело делает.

—    Но кто же пакостит?

—    Вот этого не знаю. В жизни — всё тайна. А сама жизнь, по присловью, как арбуз — полоска тёмная, полоска светлая. Померла Марья Ивановна, царствие ей небесное, — полоса тёмная, а добрый человек нашёлся — полоска светлая.

—    Значит, следующая — опять тёмная? — огорчилась я.