Не родись красивой...

—    О Лариных ты знаешь? Из девяносто второй квартиры. Трое детей у них. Иринку недавно видела, она во второй класс перешла. Представляешь: стоит у киоска и такими глазами смотрит на мороженое... Может, никогда ещё не пробовала?..

Прошкин сказал:

—   А порядок, вот увидишь, будет железный.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ. ПОХОЖА НА СКАЗКУ.

НО ВЕДЬ ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ

День был удивительный. Можно сказать, необыкновенный. Я прожила его совсем по-новому. В иные минуты просто не узнавала себя. Словно бы рядом ходила и советовалась со мной ещё одна девочка. По внешности — мой двойник. Только она была невидимка. Ту, другую девочку, никто не видел, но я-то чувствовала, понимала: она здесь, рядом. Она думает вместе со мной, решает, советует. А ещё я не могла не ощутить какого-то нового отношения к себе. Красотка Юлечка прямо сказала:

—    Анют, да ты ли это? Не узнаю.

Мне оставалось лишь улыбнуться:

—    Не сомневайтесь: точно — я. Я самая. И платье, видишь, то же. И ключ на шее от квартиры, вот, взгляни — номер 51.

—    Ну, чудеса какие-то! — снова удивилась Юлечка и показала свои сахарные, рекламные зубы. — Ты и не ты. Кажется, по-настоящему не знали тебя. И не понятно было, как к тебе относиться. Сначала подумали с Наташей, что — хитрая. Ты ловко тогда Серёжу... будто, в самом деле, нитками пришила к себе.

—    Пришила?.. Вот это да! Бред! Да просто жалко стало: только надел новую майку, хорошую, дорогую, и — хрясть, порвал у ворота. И родители могли заругать. Ну, сбегала за нитками... В чём моя вина-то? Даже смешно... пришила. И мне ли тягаться? Вы с Наташей такие обе красавицы. Не мне чета. С отцами. Машины у вас... Нет-нет, в чём другом, а в хитрости обвинять... такого на меня не вешайте.

—    Сейчас-то сами видим. А тогда... как было не злиться? Мальчишки с ума посходили. Циркач Звонарёв к тебе прилип, кругами ходит. Сам знаменитый Прошкин клинья подбивает. А Серёжа, говорят, цветы тебе подарил.

—    Цветы? — Я постаралась усмехнуться: — Ещё скажете — букет! В целлофане! Ой, не надо. То был бутончик пиона... Ещё и распуститься не успел. Юлечка, ты пойми: возможно, за что-то меня уважают. Может быть. Когда что-то обидное вижу, несправедливое, мне ужасно хочется вмешаться и помочь. Жизнь у всех разная. И старые, и больные. Про бабушку Марью сами знаете. А дочка её и на похороны не пришла. Обидно же. Вот и надо друг другу помогать.. Мы-то здоровые, молодые. По-моему, ведь хорошо придумали — ярмарка. Интересно. И польза какая-то будет. Кому плохо, поможем. Ты согласна со мной? Будешь участвовать?

—    И спрашивать не надо: конечно! Уже определила, что вынесу на продажу. Дядя подарил Барби. И у меня их было целых три — Марианна, Ненси и Катрин. Зачем столько? Две продам.

—    Но помнишь условие: в фонд поддержки отчисляем двадцать процентов?

—    А мне, Анюточка, нисколько не жалко. Могу и тридцать отдать. Благотворительность в России всегда была в моде.

—    Юль, а не могла бы уточнить, кто в вашем подъезде особенно нуждается в помощи?

—    Хорошо, подумаем с Наташей.

С самой Наташей я разговаривала час назад. Она и доказала мне, что лучшая доля отчисления — двадцать процентов.

—    Больше нельзя, — уверяла она. — Кто станет торговать себе в убыток?

—    Но это же не просто торговля...

—    Всё равно, есть законы рынка...

С Наташей спорить трудно — министр финансов! К тому же обещала вести бухгалтерию. Вести бесплатно. Объяснила так: —  Мой вклад в благотворительность.

Гриша Прошкин считал (да и я была почти такого же мнения), что люди эгоисты, ни о чём, кроме своих удобств и выгоды, не желают думать. А на самом деле людей надо просто растормошить, завести, как пружину в часах, попросить.

На что уж дедушка Леонтий — инвалид войны, без глаза (в моем списке нуждающихся числился первым), и то, когда услышал о ярмарке, сразу заявил: дело стоящее, и лично он с большой охотой избавится от многих вещей, которые скопились за долгую жизнь и теперь лишь мешают ему. Среди вещей на продажу назвал велосипед, пресс для отжима сока, складное кресло, зонт, лыжи, набор инструментов для переплётного дела. А ещё стенные часы с боем, вот только подремонтирует малость.

—    Раньше внукам бы оставил, а теперь — куда?

Я на всякий случай записала вещи, которые он собирался продать. Может, на дереве список повесить? Удобно. Только от одних его вещей сколько можно в фонд выделить!

 Фонд! Скорей бы! Той же Маринке и её братикам мороженого купить. Штук пять, а то и десять.

С Митей разговаривала по телефону. Он со всеми моими предложениями был согласен, вызвался написать плакаты, вывесить на дверях подъездов.

—    А снова протянуть жилку не хочешь? — спросила я.

—    Давай! — охотно согласился он. — Жилку возьму потолще. Хоть пять ворон выдержит.

—    А мне кажется, ее больше никто не тронет, — сказала я с некоторым намёком.

Но Митя намёка не понял. Радостно сообщил о чёрной смородине:

—    Урожай в это лето будет отменный. Скажи, на ярмарке могу продать её?

—    Да пожалуйста! Мы первые с мамой купим.