Не родись красивой, или Точка опоры

Я только рассмеялась. Замерзнуть здесь, посреди ясного летнего дня! Может, я и идиотка (не помню), но не до такой же степени!

Итак, я распахнула полы шубы и устроилась поудобней. Моя спина упиралась в какой-то бугорок, и я повернула голову, чтобы осмотреть его.

Именно в этот момент бугорок задрожал, распался на мелкие рыхлые комья, а я повалилась назад. Упала и открыла глаза, которые до этого момента, оказывается, были закрыты.

Прямо надо мной возвышался гигантский черный автомобиль. Только стоял он почему-то вверх ногами. Справа от моей щеки торчало тяжелое шипованное колесо.

- Кто это? – спросила какая-то женщина, возникая в поле моего зрения.

- Она не знает, - отрапортовал парень с растопыренными ушами. Он выпрыгнул из салона машины и присел на корточки возле меня.

- Вы зачем здесь легли? – спросил он строго.

Ну, не дурак? И уши у него большие.

Впрочем, раздражаться на чужую глупость у меня уже не было сил. Я медленно отвернула голову в сторону и тихо пробормотала сквозь стиснутые зубы:

- Идиот…

Заскрипел влажный снег, и перед моими глазами возникли изящные женские сапожки. Дорогие сапожки, как машинально отметило мое полувменяемое сознание. Женщина присела на корточки, подметая снег полами роскошной шубы из белой норки, и жалостливо спросила:

- Вам плохо?

Я хотела ответить ей, что мне уже хорошо. Пускай только отодвинут меня в сторону и едут дальше. Но сил на такой пространный ответ не набралось. Поэтому я молча закрыла глаза и попыталась вернуться назад. К полянке, ручейку и бабочкам. Та декорация выглядела привлекательней, чем эта. Во всяком случае, умирать там было значительно приятней.

- Толик, подними ее, - велела женщина.

Я тихо застонала. Ну, вот! Только-только настроилась на благостные мысли, простила всем грехи, устроилась поудобней, и пожалуйста! Все начинается сначала!

Но сопротивляться не смогла.

Неловкие сильные руки приподняли мою спину. Я собралась с силами и сказала:

- Дайте умереть спокойно!

- Неси ее в дом, - продолжала командовать женщина, не обращая на мои слова никакого внимания. Впрочем, может быть, эту фразу я произнесла не вслух, а про себя. Очень даже может быть.

- Куда? – спросил мужчина. Я почувствовала под коленями чьи-то руки. Впрочем, почему «чьи-то»? И так понятно, что лопоухий шофер поднял меня с земли.

- В гостевую спальню, - ответила женщина после минутного колебания.

Ясно. Осмотрела мою шубу, прикинула стоимость бриллиантов в платине, и решила, что комната прислуги для меня будет чересчур скромной.

И меня понесли в дом.

Честно говоря, транспортировка, прошла почти незаметно. Я все время проваливалась в темное беспамятство и помню только отдельные короткие эпизоды из так называемой реальности. Помню, что женский голос, в котором звучали властные хозяйские интонации, сказал:

- Максиму позвоните, пускай приедет…

Помню, что другой женский голос почтительно спросил:

- С бельем что делать?

Итог вечера трудного дня подвел емкий вопрос, заданный растерянным мужским голосом, которого я раньше не слышала:

- И кто она такая?

«Хороший вопрос», - хотела ответить я, но не успела.

Беспамятство утащило меня в свое долгое беспутное странствие.

Я плохо помню кино, показанное мне в моем долгом сне. Иногда сон мешался с реальностью, и в него вклинивался то знакомый женский голос с хозяйскими интонациями, то изображение лопоухого шофера, кладущего на столик возле моей кровати какие-то лекарственные упаковки…

Пару раз я видела незнакомые мужские лица. Одно принадлежало симпатичному уютному толстячку лет сорока, второе – более солидному, но не старому мужчине. Этот второй тип заинтересовал меня гораздо больше первого. У него была роскошная шевелюра того интригующего цвета, который у собак называется «соль с перцем», и такие же роскошные черно-седые усы. Глаза мужчины мне показались одновременно притягательными и неприятными – зеленовато-карие. То есть, в сумраке они выглядели темными, а когда мужчина поворачивал голову к окну, выяснялось, что это обман зрения, и глаза у него болотного цвета. Помню, у меня был итальянский плащ такого же странного оттенка.

Мужчина держал в руках шприц, отмеряя количество жидкости, и говорил спокойным негромким тоном:

- Не суетись, Элла, ничего смертельного. Обморожение ступней совсем легкое, гангрена ей не грозит.

«Кому? Мне?» - удивилась я во сне.

И нервный женский голос отвечал:

- Тебе видней. Ты у нас доктор…

Ну вот, хоть какая-то определенность. Мужчина с головой и усами, посыпанным пеплом, был врачом. Его, очевидно, вызвали специально для меня.

Мелочь, а приятная!

Сознание возвращалось рваными полосами. Поэтому определить, сколько времени прошло с того дня, как я оказалась в этом доме, у меня не получилось. Я лишь надеялась, что когда я окончательно вернусь в реальность, то смогу вспомнить, кто я такая и как здесь очутилась.

Оказывается, весьма неуютно существовать в этом мире, не имея под ногами никакой твердой почвы.

Хотя, с другой стороны, может быть, я вспомню что-то настолько ужасное, что просто не смогу это перенести.