Читаем Не родит сокола сова (Сборник) полностью

— Эй, Митрий, — весело крикнул отец, не скрывая своего удовольствия от увиденного, — ты животине хребет-то проломишь, потом с бабушкой Будаихой не рассчитаешься. Придется иманухе платить по больничному листу.

— Не успел, паря, тозовку достать, я бы ее, падлу, пристрелил — замаялся из картошки выгонять, — ругнулся Хитрый Митрий, но, приметив Алексея, улыбнулся, рассиялся круглым, лоснящимся лицом и даже широкой проплешиной на голове.

— Привет городским, — подошел ближе и возле самой лавочки сделал вдруг резкий выпад в сторону Ванюшки, будто желая ухватить за «табачок», притаенный в штанах, и когда парнишка испуганно соскочил с лавки, сел на его место. — Испугался, Ванюха, пустое брюхо?.. Береги, береги, сгодится. Ты, говорят, уже в город лыжи навострил? Как тут дед наш да бабушка Будаиха без тебя останутся?! — Митрий захохотал.

— Ты, Митрий, куда это Сёмкина упрятал? — спросил его отец. — Прямо как в кутузку затащил, чуть не волоком.

— А-а-а, пьянчуга проклятый, всю плешь переел. Вторую неделю печку перекладыват. Ходит, рюмки сшибат. Взял ему четушку, иначе же его работать не заставишь. Сколь этих четушек переставил, кто бы знал. Я сейчас вроде как на ремонте, отдыхаю, думал, по-быстрому с печкой разделаться да съездить на аршан спину полечить. Чтоб до покоса успеть.

— А чего надумал печку-то перекладывать? Браво грела, помню… — тут отец чуть было не проговорился: дескать, помню, как ее при тяте клали, и как потом Краснобаевы не могли нарадоваться, — до того русская печка вышла жаркой и приглядистой на вид; и хорошо, что отец вовремя спохватился, прикусил язык, а то бы вышло, будто укоряет он Митрия: мол, живешь ты, парень, в нашем родовом краснобаевском доме и ломаешь не свою, а нашу печь.

— Места много занимат. Куды там, расшеперилась на полизбы, баба толстозадая, развернуться негде. Я плиту хочу такую ловконькую.

— А стряпать-то где, хлеб пекчи?

— Не беда, мне уж в мэтээсе духовочку склепали. Ну, как, паря, жизнь-то городская? — накинулся Митрий на Алексея, уставившись азартными глазами, в которых разом, в одной горячей замеси, высверкивали и немного деланное восхищение, и усмешка, и зависть, и даже вроде как обида.— На родину не тянет?.. А то ить баят: мила та сторона, где пупок резан.

— А что тут делать?! — Алексей, как и отец, был выпивший, а потому и склонный посудачить, порассуждать.— К Сёмкину подпариться да на пару водку понужать?! Так это можно и в городе да покультурнее еще.

— Как там у вас заработки-то? – Хитрий Митрий живо взблеснул притопленными в щеках глазками

— Жить можно. А у вас…

— У вас, говорит, — усмехнулся Хитрий Митрий, обернувшись к отцу, — не у нас, — городской стал, не нашенский, забыл родину.

— Что родина?! – скривился Алексей.

— Даже птица возле корма гнездится, – поддержал сына отец, словно пяля на себя тулуп навыворот, переиначив приговорку: глупа та птица, что в чужом лесу гнездится.

— У вас же, как начинается посевная, потом сенокос, уборочная — ни выходных, ни проходных. А я пришел с работы, руки помыл, лег на койку, газеточку открыл — красота. И не надо в навозе колупаться.

— Да, да, да, — покивал головой Хитрый Митрий, в самых краях губ притаив усмешку.

— Какая тут жизнь?! Еще до армии все надоело. Тут и отдохнуть-то негде, грязь по улицам месить да водку пить. Дотемна в поле промантулишь, а потом еще по хозяйству работы невпроворот. А в городе-то красота: воду не носить, дрова не пилить, — всё в квартире. Газеточки почитывай и в ус не дуй. А надоело диван мять, туфельки надел, пошел прошвырнулся, пивка, попил, винца пропустил стаканчик, и все в порядке у бурятки, — Алексей засмеялся шутке. — Приезжай, сосед, на легковой машине прокачу, на первом сиденье, как начальника. С ветерком…

— Я вот, дядя Петя, всю жизнь говорил: о-ой, Леха-то, у вас… са-амый башковитый парень, — пропел Хитрый Митрий масленым голосом, каким обычно напевают, чтоб уж непременно сглазить. — Ежели меньшой-то, Ванька, в него пойдет… — не найдя подходящих и лестных речений, Митрий просто махнул рукой, но договорил отец:

— Далё-око пойдет, ежели милиция не остановит.

— Тьфу, на тебя, дядя Петя! — окстился Хитрий Митрий. — Кого буровишь?! Леха, — он обернулся к Алексею, — я вот чо хотел узнать: говорят, у вас там в городе стали лодочные моторы выбрасывать. Свободно в магазинах или как?

— Ну, ты что?! По великому блату, сосед.

— Да-а. Жалко… Моторчик хотел достать. У меня на лодке стоит движок, но неудобно — угар от его, тарахтит, да и тянет худо. У тебя там ничо нигде?.. — Хитрый Митрий покрутил пальцами. — Я бы и переплатил, ежли чо.

— Да у Марины дядя в торге работает.

— Да?! О-о-о!..Леха, будь друг, посмекай у него, а! — жалобно попросил Хитрый Митрий и даже прижал руку к груди. — А за мной не пропадет. Могу и рыбки подбросить.

— Ну, ладно, потом поговорим. Ты мне напомни перед отъездом. Да, кстати, у тебя мотоцикл на ходу?

— Так-то вроде и на ходу… — зажался Хитрий Митрий, — но вроде поршня стучат.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза