Не-Русь

И где-то за спиной этого… «неприятного случая» маячит двойной шантаж моего имени. С массовой публикацией «по всей земле Русской». С аргументированными доказательствами и издевательствами над глупостью и жадностью светлого князя Романа. Дед этого не знает. Но князь с кравчим… учитывают.

Каждый из «случаев» сам по себе — сомнителен. Но вместе… Это уже закономерность.

Скандала Ромик не хотел — не благолепно. И Акиму настоятельно посоветовали убраться. «Отсюда и до не видать вовсе».

Дед ещё малость по-выёживался, потрепал нервы княжьей службе, продал городскую усадьбу, уже собирался и Марьяшу замуж выдать. Но тут…

   «И посредине этого разгула
   Я пошептал на ухо жениху…
   И жениха, как будто ветром сдуло.
   Невеста вся рыдает наверху».

Кто именно из «доброжелателей» красочно намекнул жениху на княжескую немилость… Не знаю — всякий раз в такой ситуации много «активистов» появляется.

Аким к этому времени уже выучил текст и жест «а пошли вы все…». Громко, неоднократно и публично исполнил применительно к разным «вы все», вкинул в сани рыдающую дочку с насупленным внуком, и поехал в Рябиновку. Где и начал… самодурствовать. Или правильнее — самодурничать? Самодурить? Само-дуреть?

Последние годы моё присутствие в вотчине его несколько… ограничивало. Не силой, законом или авторитетом, а…

Проще: от меня он дурел. Или правильнее — одуревал? И с холопами я говорю не так, и самим холопам вольную даю, и дела всякие делаю… странные. И люди у меня… разбаловавши — порядку не знают, страху не ведают. И… и вообще.

Обычный стиль общения «святорусского боярства» с «меньшими людьми» я воспринимаю как сельский вариант московского хамства. Сам так не делаю и другим не даю. Народ, особенно — постоянно общающаяся со мной «головка» вотчины, от таких закидонов отвыкла.

— Аким Яныч — хороший. Только… несдержанный. Квасу хотите?

Любава, как всегда, пытается найти в человеках хорошее. И напомнить о многообразии: мир — не чёрно-белый. Аким Яныч — явно крапчатый в полоску.

«Новая метла — по новому метёт»: Аким стал гнуть вотчину под себя. А люди к этому непривычны — привыкли к свободе, к совету, а не к приказу да рыку с плетями. Ещё и в деле — больше владетеля понимают. Само хозяйство… Структура, производство, планы… далеко выходят за рамки нормального для вотчинного боярина. Да и для сотника стрелков — непривычны.

Аким бесился из-за моих приключений в Смоленске, из-за воющей по жениху Марьяши, из-за непонимания всяких моих… новизней и их взаимосвязей. Сунулся к Прокую — тот давай раскалённое железо мимо боярского носа таскать. Фриц тупо орёт «нихт ферштейн». Горшеня боярина заболтал то того, что тот стеллаж со свежими кувшинами на себя завалил… Типа: Горбачёв первый раз в Англию попал.

Ещё — «женсовет». Когда Домна с Гапой говорят «нет»…

Я, например, никогда им перечить не рисковал. Поговорить, убедить, дать остыть… а просто «гнуть»… себе дороже. «Не перегибай кочергу — в лоб ударит» — английская народная мудрость.

В Рябиновской вотчине из «старших» переругались все. Кажется, кроме Хрыся — он молчит, со всем соглашается и делает по-своему. Когда его припирают — тупо крестится, кланяется, несёт ахинею:

— Дык… ну… это ж вот… божий промысел… хотя оно конечно…

И как-то миновало Артёмия:

— А чего ему? У него знашь какие тяжёлые новики попадаются? Такие, итить ять, охламоны… Ему, после них, все Акимовы взбрыки… Да и владетель к мечнику… уважительно.

Не зацепило Христодула в болоте. Похоже — просто руки не дошли. Но остальных…

— Вовсе сдурел старый. Уж на что ты, лягушонок, бестолочь, но такого… Даже подумывать начала — а не… не успокоить ли дедушку? Ханыч, пошли парней покойника отнести. Вон, с краю лежат. Отмучился.

«Марксист своё веское слово сказал…». В смысле — Марана перерыв сделала, к нам подсела.

Тут Гвездонь — елнинский купец, которого я встретил на торгу в Твери — привёз денег. Он, похоже, решил не тянуть с отдачей, а наоборот — быстренько влезть в пердуновские товары «на радостях». В смысле: с дополнительными скидками.

Приволок лодку и грамотку с моим отчётом о проделанной работе и планах на будущее. Типа: иду с тверской ратью к Боголюбскому под Бряхимов.

Аким взвился сразу:

— Пойду Ваньке уши надеру! Что он тут за хрень развёл!

Точно. Он такой. Пришёл бы и надрал бы. Но, слава богу, здоровье уже не то… Поэтому Аким остался, а все остальные… как каторжники на императорской каторге — «возмечтали о перемене участи».

Стремление сбежать из Пердуновки было столь сильным, что в два дня собрались и отправились. Да ещё всю дорогу по Угре-Оке, гребли как на пожаре. Это-то в половодье, когда вода и так несёт!

— Торопились-старалися. А вот же — не поспели. Надо было с Рязани сразу уходить. А всё Николай, всё ему торг посмотреть, товар пощупать. А боярича, вишь ты, без нас ранило. А ведь и убить-то, без нас-то, могло.

— Ивашко! Я ж не по злобе! Случай-то редкий. Когда ещё в Рязань попадём…