Не рычите, маэстро, или счастье для Льва

Вот у нее тоже была своя традиция тридцатого декабря. Тайная. Многолетняя. Неукоснительная. Сама она считала ее… не то, чтобы постыдной, но какой-то будоражащей кровь. И тот факт, что она тщательно скрывала ее ото всех – только придавал всему происходящему особый шарм.

Тридцатого декабря каждый год она ездила в Москву. На концерт группы «Крещендо». Сидела близко от сцены – не в первом ряду, конечно. Но так, чтобы видеть лица солистов. И позволяла себе представлять, что будет, если когда-нибудь она решится.

Сказать о Саше. Подарить книжку. Просто подойти за автографом. Или подарить цветы…

Но всегда ее фантазии оставались лишь фантазиями. До тех самых пор, пока она не написала книгу. И все решилось странно быстро, даже особо без ее участия. Да и во многом, вопреки ему.

Она собиралась быстро. Платье, купленное давно, отчего-то алое. Неужели от того, что у Олеси, к которой с лета у нее были самые жгучие чувства, носила такой же цвет? Белье. Да такое, что сердце заходилось от предвкушения. Шпильки. Билет. Проверить бронь в гостиницу неподалеку от концертного зала. Любопытно, она столкнется сегодня с мамой и Сашей? Понятно, что к сцене она и близко не подойдет. Традиции, они такие… традиции. Хотя… Покосится на сумку, вспомнив черный-пречерный кружевной комплектик. Так. Традиция! Концерт. Музыка. Спокойно.

Но вот внутри все бурлило и кипело. После сегодняшнего утра, когда приехал Лева. Любимый…

Как странно. Как сладко. Как страшно.

Хотя обычное течение ее жизни тридцатого декабря было и так нарушено. Как было раньше: бабушка, Саша и Джесси дома. Кто-то в Москве. Тоже готовится идти на концерт. Кто-то в собачьей гостинице. А сам Лев не так давно ушел из ее дома, подарив ей просто предновогоднюю сказку.

Она вздохнула, вспомнив его всепоглощающую нежность. Эти пару часов, когда все исчезло, кроме них. Когда счастье было настолько здесь и сейчас, настолько переплетено между душами и телами, что казалось невозможным разорвать объятия и даже допустить мысль о том, что придется расстаться.

Он топтался в коридоре, не уходя, обнимая ее. То ли ждал, что она тихо проговорит: «Останься», то ли начнет собираться, чтобы уехать вместе с ним.

Но. Вот что она не будет делать сегодня – так это решать, что ей делать со своей (и не только своей) жизнью. Сегодня – только праздник. Только музыка.

Вот видела вызванное такси, как ее вдруг окликнули.

- Ирина!

Она резко обернулась. Только этого не хватало. К ней направлялся милейший декан ее факультета. Которого, вот честно говоря, несмотря на всю благодарность, не хотелось.

- Добрый день, Станислав Витальевич.

- Как вы? – импозантный, приятный. Волнующийся. Вот если объективно, то гораздо больше ей подходящий. Но. Не тот.

- Спасибо, хорошо.

- И вы уезжаете? – он внимательно посмотрел на нее, на сумку и подъехавшее такси.

- Да, - радостно ответила она. И поняла, что отпустило. Стало хорошо-хорошо. Легко-легко. И… правильно?

- Может быть, вы торопитесь? – Мужчина смотрел на нее с какой-то затаенной грустью.

- Вы понимаете, у меня складывается ощущение, что слишком долго тянула с этим.

- Жаль, - услышала она у себя за спиной, когда садилась в машину.

- На Московский вокзал? – спросил водитель.

- Да!

…

Лев чувствовал себя школьником-отличников, который удрал с уроков. Внезапно, сам себе удивляясь, замирая в сладком ужасе. И странно. И жутко. И классно. Ждешь, конечно, грома и молнии на свою бедовую голову. Понимаешь, что прилетит за дело. Но никогда никому не отдашь этот день.

День, подаривший ему надежду. Сладкую, как губы Иры. Обжигающую, как их сегодняшняя нежность, по которой он стал скучать, стоило закрыться двери вслед за ним.

Но это все ничего. Главное, что можно вернуться. Главное, что нужно договориться. Дать ей счастье. И быть счастливым самому. И – он был с этим уже согласен – никакого интерната для Саши. И, может быть, все-таки стоит позвонить маме и пообщаться с ней на Новый год. Тем более, что она в Москве. А вот любопытно было бы посмотреть на нее в сочетании с Антониной Георгиевной. Нет, не часто. К такому его нервная система была не готова. Но вот пару раз в год…

Он, сам себе удивляясь, остановился он перед тем, как нырнуть вовнутрь, в суету перед концертом. Достал телефон и набрал номер.

- Мам, у меня все хорошо. Я тебя люблю.

- И я тебя.

Мама не стала ни о чем спрашивать. Просто улыбнулась. И он, увидев эту улыбку, несмотря на то что видеть не мог, понял, насколько соскучился. И, кстати, ту мелодию, которую сочинил у Иры дома, после дня счастья… Вот ее маме обязательно надо было б сыграть.

А теперь – вперед. До концерта пара часов. А как ни готовься и не репетируй, всегда есть место истерической трагикомедии (микрофоны - они такие). С элементами буффонады, потому что всегда казалось, что будет плохо. И от этого было просто смешно. А еще все это тщательно приправлено абсурдистикой, куда ж без нее. Потому как никогда еще без каких-нибудь тупых накладок не обходилось. И, кстати, если вдруг начнется все гладко да спокойно, видимо все. Конец. Всему.