Не самое главное

Но я влюбилась. Просто голову потеряла. Прошло тридцать восемь лет, и я вышла из ступора полудремы, инерции, бесчувствия, апатии, отсутствия интереса к другим.

Я думала, у меня такой характер, а теперь, как все женщины, которые вызывали у меня недоверие, могу сказать: я влюбилась.

“Я люблю тебя”, – затертая фраза. Я поняла: ее слишком часто повторяют, потому что это правда.

Мы, люди, способны влюбиться. В довершение ко всему мы влюбляемся при загадочных, неожиданных обстоятельствах в тех, кого еще совсем недавно назвали бы полным отстоем. А как еще я могла назвать Пеппино Валлетту, увидев его в первый раз? Плохонький ресторанный певец, поющий сентиментальные песни. Потный, старый, приторно улыбающийся всем вокруг. Шлюхам из “Твенти” и их богатеньким спонсорам. Услужливый: попросят его спеть песню, и он мгновенно выполняет, как матрос-новобранец. Меня он просил петь с чувством, которого у меня нет. А еще он много пил и часто прерывал песню, пускаясь в банальные, никому не нужные рассуждения. Он прекращал петь и разрушал волшебство, без которого песня не вызывает эмоций. Но ему было наплевать на эмоции, ему только хотелось паясничать. Кутить, говорил он. Слово-то какое нашел – кутить.

Так я жила ночами. Утром начиналась другая история. Я не знала, где искупаться, и однажды оказалась на дальнем, безлюдном пляже. И тут я увидела его. Он поддерживал сына, лет тридцати, умственно отсталого, который качался на волнах. Передо мной был другой человек. Сгорбленный, как Армандо, как отец над каталогом белья. Но Пеппино не мастурбировал. Он держал в руках смерть и пытался сделать так, чтобы смерть жила. Выполнял предназначение, которое ночью скрывалось. И тут я поняла. Ночью Пеппино был ненастоящим, поддельным. Как и я. Когда я надеваю платье в цветочек, хлопаю глазками и старательно кокетничаю. Но все это фарс.

Мы – две страдающие души, Пеппино. Я и ты. Два актера из дешевых комедий. Мы нашли друг друга. Прости, что вчера я была холодна и неприступна. Позвонил отец и сказал, что у него рак. Поэтому я не могла уделить внимание тебе. Передо мной лежали обломки прошлого. Вся моя жизнь – горы обломков прошлого, нарушающих спокойствие.

Мой папа умер, Пеппино. Я ничего не почувствовала. Как когда умерла мама. Или когда Армандо вернулся к жене. Пеппино, теперь у меня меньше обязанностей. Больше физического и душевного пространства.

Но теперь у меня есть другая обязанность, Пеппино. Я решилась. Я пробудилась от дремы. В тридцать восемь лет. Я приехала к тебе в Пескару, сейчас, зимой, которая ничего не подарит. Я стучу в твою дверь. Я все тебе расскажу, Пеппино. Лучше открой, иначе мне придется говорить через дверь.

Я расскажу, что стояла и смотрела, как твой сын, громко крича, умирал в море. До этого он разломал на пляже все лежаки. На него было страшно смотреть. Я не стала вмешиваться: он бы меня убил. Убил каждого, кто оказался бы у него на пути, Пеппино. От ярости он голову потерял. Хорошо, что тебя там не было. Ты бы тоже ничем не сумел помочь, Пеппино. У твоего сына было плохо с головой, зато он обладал огромной физической силой. Говорят, ты забыл дать ему снотворное. И теперь чувствуешь себя виноватым. Я знаю, ты забыл о снотворном, потому что думал обо мне, хотя у меня в тот вечер не было времени вспомнить о тебе. Прости, Пеппино, я стою здесь, за дверью твоей скромной пескарской квартирки. Сейчас я все тебе расскажу, Пеппино.

Я говорю, что люблю тебя. Безумно люблю. Впервые в жизни люблю. Тебя.

Ты спрашиваешь через металлическую дверь, кто я такая. Не надо разыгрывать сцен! Не надо говорить, что мне тебя просто жалко. Я не знаю, что такое “жалко”.

Я знаю, что ты тоже любишь меня, а ты прекрасно знаешь, кто я такая.

Я – Иления.

Первая буква – “И”.

Сальваторе Варриале

Стрекоза. Ироничное прозвище употребляют только родные и враги, но только когда никто их не слышит и только шепотом.

Сальваторе Варриале.

Для всех остальных прозвище Сальваторе Варриале – Барбарески.

Потому что он очень похож на актера Луку Барбарески.

Сейчас сходство не так заметно – Стрекоза растолстел, но, поверьте мне, когда Сальваторе Варриале весил на двадцать пять килограммов меньше, его от Луки Барбарески было не отличить.

Варриале тридцать шесть лет, однако выглядит он плохо из-за стресса, который прошелся по его лицу и телу, словно батальон солдат, сражающихся за независимость родного края.

Термин “стресс”, который мы, простые смертные, часто используем неоправданно, в случае Барбарески более чем оправдан.

Потому что Варриале двенадцать лет скрывается от правосудия.

Он сменил семь убежищ. Выходя из дома, он никогда не видит дневного света.

Четыре раза он слышал у себя над головой крики карабинеров и солдат, но его так и не нашли.

Чтобы его не выследили, Варриале общается с миром при помощи единственного надежного средства коммуникации – домофона.

Он живет в подвале заброшенного особняка на въезде в городок Сесса-Аурунка, недалеко от Казерты.