Не самое главное

Она осталась разочарована книгами Камиллери и фильмом “Шестое чувство”, поскольку уже на шестнадцатой минуте поняла: Брюс Уиллис – мертвец.

Такие фильмы противопоказаны людям с высоким IQ.

Она осталась разочарована тремя четвертями тех лекарств, которые ежедневно продает у себя в аптеке.

Она упорно считает, что мир движется вперед благодаря неписаному договору между людьми: суть его в том, что все над всеми издеваются, каждый в рамках своей профессии.

Она пришла к выводу: профессионализм – искусство обманывать ближних.

Впрочем, фокусники из телевизора Сильван и Тони Бинарелли тоже профессионалы.

Жизнь как вид развлечения.

Варьете без блесток. Зато все комические дуэты на месте.

Ада осталась разочарована Витторио Згарби[4], которому на заре его телевизионной юности она приписывала некоторую интеллектуальную живость.

Ада всегда говорит: Згарби совершил непростительную ошибку, сведя интеллектуальную живость к живости, и только.

Когда единственный смысл живости – бичевать окружающих, живость становится пошлой.

Смысл живости в самой живости.

Поэтому Аду никогда не разочаровывал спорт.

Во время Олимпийских игр она оживляется.

Отчаянное проявление живости, цель которого – помахать в воздухе кружком из поддельного золота. Вот что до сих пор вызывает у Ады волнение.

В любом случае о Згарби она больше не говорит. Крикуны приводят зрителей в возбуждение, но быстро надоедают.

Она разочарована теми, кто говорил ей, что она красивая, зато ей льстило, когда ее называли сексуальной. Позже она с горечью поняла: лесть длится не дольше чиха.

Это как шприцы для наркоманов, которыми она больше не торгует. Поддашься на лесть один раз – будешь зависеть от нее всю жизнь.

Ада разочарована собой и тем, что говорили ее друзья, когда ей было девятнадцать и выяснилось, что она жутко умная: она непременно станет звездой.

Ее разочаровал собственный ум. Благодаря ему она не только превратилась в обычного человека, но и начала относиться к людям с подозрением.

Когда ты умен, за углом поджидает бесконечная усталость.

Мужчины не умели ее любить. Но и она внесла вклад в свое поражение. Не сумела сделать так, чтобы кто-то стал ей необходим. Не постаралась, чтобы подвернулся подходящий случай.

Она всегда знала об этом. Мы ведь об этом подозреваем, но гоним подобные мысли. Повезло тем, у кого IQ не столь высок.

Она же блуждает в лесу своих мыслей. Она лишена свойственного невеждам цинизма. Она опускается на самую глубину – к таким глубоким мыслям, что потом не всплыть на поверхность. Как безбашенные ребята, которые только начинают заниматься подводным плаваньем.

В конце концов всегда возвращаешься к мгновению, когда ты начал понимать. И чувствовать.

Увидев, как отец плачет в августе, в себя уже не прийти.

Так все и случается.

Перестаешь замечать жизнь.

Еще одно горе, которое не потрогать рукой и которое бьется головой о стенку.

В конце концов, наберись Ада смелости спросить у отца, почему он плачет, ее жизнь сложилась бы иначе. Наверное.

Ей пришлось бы догонять ушедший поезд и принимать решения, которые казались необязательными.

Она по-другому взглянула бы на то, что в ее жизни нет любви. Впрочем, хотя она и умная женщина, на это ее не хватает.

Как пела Лоредана Берте, “мы придаем любви слишком большое значение”. Вопрос закрыт.

Еще одно ее качество, типичное для суперодаренных людей.

Они ничего не спрашивают, потому что заранее уверены, что знают ответ.

А ведь любой ответ может удивить. Любой.

– Жизнь уже не начнется заново, – сказал отец, когда мать бросила его без лишних объяснений.

Всякий раз, вспоминая слова отца, Ада холодеет.

“Я пошла в него”, – думает она.

Снова лето. Воды в кране нет. Холодильник набит бутылками минералки. Сегодня так принято. Но свет на кухне по-прежнему тусклый. Отец по-прежнему плачет. Аде не спится. Плакать она будет потом. Дни болезни никак не закончатся.

Пеппино Валлетта

Так говорит певец пиано-бара Пеппино Валлетта всякий раз, когда заканчивается сезон.

“Мне часто казалось: эта ночь перевернет мою жизнь. Но ничего не происходило”.

Он стоит перед пляжем Порто-Ротондо, вглядываясь в туманный рассвет и держа в руках бокал, в котором еще час назад было виски, а теперь, как символ бесконечной печали, остался только растаявший лед.

Воды, противнее на вкус, не бывает.

Пеппино, который в свои семьдесят лет выглядит еще ничего, прибавляет устало:

– Все эти женщины почти ложились на мой рояль, демонстрировали глубокий вырез, очаровательно улыбались, шептали названия песен и умоляли: “Прошу тебя, Пеппино!”

И все меня обманывали.

На следующий день, протрезвев, они меня не узнают. Или делают вид.

Внезапно все исчезает.

Может, утро и нужно для того, чтобы забыть стыд прошлой ночи?

Ночной народ – толпа закомплексованных людей.

При свете все иначе. Днем меня, Пеппино Валлетты, не существует.

Я – оптическая иллюзия.

Если не считать романтической выдумки о рояле, потому что Пеппино Валлетта играет на цифровом пианино “Роланд”, все остальное правда.

– В следующем году завязываю, – шепчет он со слезами на глазах. А вот и неправда. Не может он завязать.