Ула распрямил было плечи, собравшись возразить, но потом передумал, откинулся на спинку дивана и спросил у меня, как дела в школе.
— Бьянка рассказывала, что вам вынесли письменное предупреждение. Что-то невероятное.
— Не уверен. Я действительно перешел границы.
Ула приподнял бровь:
— Но учитель обязан вмешиваться. Вы же не просто так ударили его. К чему мы придем, если лишим учителей их авторитета?
Он видел только черное и белое.
— У этого ученика СДВГ, — объяснил я. — Если бы я знал об этом, то…
— Но это не оправдание! Никто не имеет права вести себя, как ему вздумается, только потому, что у него СДВГ!
— Да, конечно, но к таким ученикам нужно относиться по-другому.
— Не думаю, — произнес Ула и посмотрел на Бьянку в поисках поддержки. — Когда я ходил в школу, у нас тоже были кадры, которым закон был не писан. Сейчас бы им точно поставили какой-нибудь диагноз. Но учителя всегда пресекали их выходки и требовали, чтобы они соблюдали общие правила поведения. И все эти парни, между прочим, стали хорошими людьми. А чему сегодня школа учит хулиганов?
Отчасти он был прав. Я помог пацану, над которым издевались и которого заперли в туалете, — и меня же нужно за это наказать. Да, общество взрослых во многих аспектах капитулировало.
— Нужен баланс, — сказал я. — Разумеется, мы должны принимать каждого ученика таким, какой он есть, независимо от оценок в журнале. Но подобная экстремальная индивидуализация, разумеется, несет с собой проблемы. Как бы то ни было, человек — животное стадное. И поэтому мы обязаны подчиняться коллективу.
— Именно так, — согласился Ула и добавил: — Слава богу, я не работаю в школе. Но восхищаюсь теми, у кого хватает на это сил.
— Все начало разваливаться, когда ввели дотацию на образование и родители получили возможность выбирать школу, — сказал я.
Бьянка добавила, что она целиком и полностью за свободный рынок во всех других областях. Но не в школе. Знания — это не товар.
— Но индивидуальный подход теперь ценится не только в школе, — сказал я. — Он сейчас везде. И дело не только в диагнозах.
— Верно, — кивнул Ула, а Бьянка задумчиво произнесла:
— Если взять, к примеру, Фабиана, то никакого диагноза у него нет.
Ула посмотрел на нее удивленно:
— На бумаге нет.
— Интересно почему? — рассуждала вслух Бьянка. — Потому что Жаклин против?
— Вполне возможно, — кивнул Ула.
Я вышел в кухню. Бьянка знала, что` я об этом думаю. Обсуждать ученика в подобном ключе непрофессионально и неэтично.
— Я видел документальный фильм о синдроме Аспергера, — продолжал в гостиной Ула. — Похоже, у Фабиана он самый.
Молодец, посмотрел кино и сразу все понял!
— А я слышала, что у Билла Гейтса тоже такой диагноз, — сказала Бьянка. — Но сейчас от этого диагноза вроде бы хотят отказаться. Теперь это будет называться просто «расстройство аутистического спектра».
— В моем детстве СДВГ называли ЗПР — задержка психического развития, — сказал Ула. — Это наводит на разные мысли. Ни рак, ни диабет никто почему-то не переименовал.
— Ну, это все-таки не одно и то же, — возразила Бьянка.
Меня радовало, что она с ним не соглашается. Зачем она вообще пускает в дом этого прилипалу? Куда подевался ее девиз «соседей надо держать на расстоянии»?
— Мне пора, — произнес Ула.
Ну наконец-то!
Я вышел к дверям помахать ему на прощание, пока он влезал в свои топсайдеры.
— Видели копа, с которым встречается Жаклин? — произнес он, покачав головой. — У меня нехорошие предчувствия.
У меня они были тоже, но я не собирался плодить сплетни. Бьянка как будто вообще не слушала. Ула вышел на крыльцо и, слава богу, оказался с нужной стороны двери.
На кухне Бьянка тихо подошла ко мне сзади, обняла за плечи и начала их нежно массировать.
— Ты очень напряжен, прямо каменный.
Боль пронзила шею и мгновенно добралась до головы. Я старался держать себя в руках, боялся сказать что-нибудь, о чем буду жалеть.
— Что он вообще здесь делал?
Руки Бьянки остановились.
— Ула? Просто захотел с кем-нибудь пообщаться. Врач снова выписал ему освобождение, он действительно не может сейчас ходить на работу.
— У него нет друзей?
Бьянка убрала руки:
— В чем дело, дорогой? Ты ревнуешь?
Да, я, пожалуй, ревновал. Немного.
— Он мне не нравится, — сказал я.
— С ним все нормально.
Я повернулся и посмотрел на нее. Ничем хорошим этот разговор закончиться не мог.
— Что означает «письменное предупреждение»? — спросила Бьянка.
Я помедлил с ответом.
— По сути, так директор показывает клиентам, то есть родителям, что он принял меры. Но теоретически это может означать, что меня уволят, если подобное повторится.
Бьянка тяжело вздохнула и с тревогой посмотрела на меня:
— Только чтобы не получилось так, как в Стокгольме.
Несколько дней спустя по пути домой я заехал в супермаркет. Бьянка уже забрала детей, и я мог не торопиться, хотя в последнее время у меня появилось странное чувство — иногда мне начинало казаться, что жизнь течет куда-то не туда, хотя я при этом смотрел на Беллу и Вильяма. Или Бьянку.
С эйрподами в ушах я выбирал фрукты, когда кто-то осторожно тронул меня за локоть.
— Простите, — сказал я, вынимая наушники.