Не самые хорошие соседи

Когда мы только познакомились, могли разговаривать обо всем на свете. Прижавшись друг к другу, сидели в парке Роламбсхов, наблюдая, как заходит солнце. Для нас не было ничего невозможного или трудного. Когда я спросил у Бьянки, что самое важное в отношениях, она ответила не думая. Честность. Если мы будем честными друг с другом, то справимся с чем угодно.

Бьянка видела, как Жаклин меня поцеловала. И это никогда не удастся стереть из ее памяти.

— Я не хочу отрицать собственную вину, — сказал я, взяв безвольные руки Бьянки в свои. — Но Жаклин на меня напирала. Я пытался сказать «нет». Такого никогда больше не повторится.

— Пытался сказать «нет»?

Я и сам понимал, как это звучит. Почему, черт возьми, почему я не устоял? Я же сказал себе после новогоднего праздника, что такое никогда больше не повторится. И все же… Что я за человек?

— Я знала, — проговорила Бьянка. — Какое-то время думала, что мне кажется. Но все так и было. Она поставила на тебя.

Это звучало слишком патетично. Все произошло случайно.

— Бьянка, я люблю тебя всем сердцем.

Она смотрела на меня так, словно ничего больше вернуть нельзя.

— Почему Жаклин решила, что ты тоже не прочь? Какие сигналы ты ей посылал?

Все верно. Я шел навстречу.

— У меня было ощущение, что мы… не знаю… что мы как-то отдаляемся друг от друга. Ты очень много работала, мне было трудно до тебя достучаться.

— То есть это я виновата, да?

— Нет!

Обычно я легко находил слова.

— Я же тебе говорила. Прямым текстом просила тебя держаться подальше от Жаклин! Ты понимаешь это? Люди все видели. О вас говорили.

— Ты имеешь в виду сплетни Гун-Бритт?

Бьянка приподнялась, пытаясь отнять руки:

— Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь доверять тебе, Микки.

В ее голосе звучало отчаяние, я порывисто встал и попытался ее обнять, но она вывернулась.

— Прости, любимая, — повторял я снова и снова. — Прости.

Слова звучали слишком драматично, но их говорило мое сердце. По щекам Бьянки текли слезы.

Я действительно хотел во всем признаться и тоже верю в честность. Стопроцентную честность. Но сейчас я уже не мог рассказать о новогодней ночи. Это бы погрузило меня еще глубже во мрак.

— Ты сможешь меня когда-нибудь простить?

Мы стояли так близко, что я слышал дыхание и стук ее сердца. И все равно мы никогда не были так далеки друг от друга.

— Если ты меня больше не любишь, ты должна сказать мне об этом, — прошептал я.

Это была еще одна ложь.

Я готов был обманываться. Если она меня разлюбит, мне об этом лучше не знать.

55. Жаклин

До катастрофы

Лето 2017 года

В День Конституции Оке вывесил у себя в саду сине-желтый флаг[26]. Я теперь пила вино на завтрак, обед и ужин. Только оно помогало справиться с одиночеством, отогнать дурные мысли и сделать чувства не такими болезненными.

Я сидела за столом на кухне, когда во дворе появилась машина Петера. Он уже несколько дней бомбил меня сообщениями, а я то не хотела ни слышать, ни видеть его, то собиралась ответить как-нибудь грубо, то готова была признать, что мне его не хватает.

Сунув ноги в сандалии, я поспешила во двор.

— Привет, красотка, — сказал Петер, целуя меня в щеку.

— Что ты тут делаешь?

— Я хотел угостить вас! Приготовить настоящие пальты[27] в честь Дня Швеции. По рецепту моей бабушки.

Я молча на него смотрела. Как же мерзко — он старательно делает вид, что ничего не произошло и между нами все прекрасно. Но устраивать сцену мне не хотелось.

— Ты что, уже пьяная? — воскликнул он. — Еще только половина двенадцатого!

Я сбросила его руку со своего плеча:

— Сегодня День Конституции, и я его праздную.

Мы посмотрели в синее небо на флаг, реющий над крышей дома Оке и Гун-Бритт.

— Я тут пробил по базе твоего соседа, — сообщил Петер.

— Ты проверял Микки?

— Нет-нет. Улу. Похоже, это лицемерный ублюдок. И рыло у него в пушку.

— Зачем ты проверяешь моих соседей? Это разве законно?

Петер подавил смешок:

— Иногда полезно знать, с кем имеешь дело.

Я сделала вид, что мне все равно. Прислонилась к стене садовой пристройки и сощурилась, посмотрев на солнце.

— Он был осужден за насильственное преступление, — сказал Петер, — избил сотрудника социальной службы, потому что тот якобы недостаточно хорошо ухаживал за его матерью.

— Расскажи что-нибудь поновее, — предложила я.

Тем временем нас заметил Оке, который вышел из своего гаража в тапочках и слишком коротких шортах.

— Здравствуйте-здравствуйте! — сказал он, показывая нам какую-то круглую пластиковую штуку. — Теперь у меня тоже будет сигнализация.

— Хорошо, но поздновато, — отозвался Петер.

Оке обиделся:

— Они вернутся. В этой стране больше нет никакого порядка, чтоб оно все провалилось. Власти ничего не контролируют. Вы же слышали, что они залезли и к Микки в гараж?

— Нет, — ответил Петер и посмотрела на меня.

Я закатила глаза. С какой стати я должна отчитываться ему о последних новостях Горластой улицы?

— Да, и Ула с Микки их поймали, — сообщил Оке. — Настоящие головорезы. А на следующий день я обзвонил все охранные фирмы.

Он протянул Петеру пластиковую штуковину, тот посмотрел на нее без особого интереса.