Читаем Не сбавляй оборотов. Не гаси огней полностью

Я снова обернулся и, споткнувшись о чертову змею, упал на полку с подушками-пердушками; падая, я невольно схватился за подушку, чтобы хоть как-то замедлить падение. Оно и замедлилось, правда, под продолжительный аккомпанемент — в Джексонвилле мы, мальчишки, называли такое «визгом пердуна», только этот вопль больше походил на предсмертные взвизги сирены, тонущей в булькающей жиже.

— Господи ты боже мой! Вы целы? — женщина уставилась на меня сверху; голос ее показался мне еще более усталым.

— Да-да, все нормально, — пробормотал я, пытаясь встать; под мышкой у меня была подушка-пердушка, другой рукой я держал за горло змею.

— Надо будет сказать Элмеру, чтобы вешал предупреждение. Будь она неладна, эта змея! Впрочем, он считает, что и так уже хватает шуток с пояснениями. Мол, нельзя развить чувство юмора, не испытав шутку на себе. Давайте я помогу запихнуть змею обратно.

— Нет-нет, не стоит, я все равно покупаю ее. — Мне доставило удовольствие затолкать гадину обратно.

— И насчет упаковки «Уро-Стим» не беспокойтесь — ее я тоже собирался купить. — С каким-то безумным удовольствием я закрутил крышку на «Божественных конфетах». — Кстати, почем она, эта вредная змеюка?

— Девятнадцать девяносто пять, — уныло выговорила женщина.

— Ого, неслабо. Я думал, бакса два.

— Фирма, которая их выпускала, уже два года как обанкротилась. Теперь таких, с фланелевым покрытием, не производят, делают из пластика и за границей — дешевле. Но пластик долго не выдерживает. Три-четыре вылета, и появляются трещины. Да и пружина не стальная — из другого сплава. Элмер хотел оставить эту змею как коллекционную, но у него уже восемь, а то и девять, так что я настояла, чтобы эту он продал. Элмер и заломил такую цену, сказал, мол, только сумасшедший купит.

— А вы с Элмером совладельцы? — меня вдруг заинтересовал этот старина Элмер.

— Я его жена.

— Мадам, только не говорите мне, что у вашего мужа рак или он таинственным образом исчез — я выпрыгну прямо из окна и со всех ног помчусь к Тихому океану.

Она аж рот разинула от удивления:

— Почему это?

— Потому что я и есть тот самый сумасшедший, который купит дурацкую змею, — ответил я и с размаху поставил трубу на прилавок, — а еще возьму подушку-пердушку, «Уро-Стим», «Радугу-П», свечи, которые не задуваются, ну и вон ту коробочку, что бы в ней ни было — так моя душенька желает. А в самом деле, что там?

— «Бешеные» таблетки. Маленькие такие… кладете под язык — они пузырятся. Получается, что у вас пена ртом идет, как при бешенстве.

— Возьму-ка две. — Я подошел к полке и выдернул из стопки пару коробочек.

— Эй, душа, может, еще что-нибудь? — громко спросил я. Ответа не последовало.

По пути к кассе я подобрал расплющенную коробку «Уро-Стим».

— С кем это вы говорите? С душой? — уныние и усталость в голосе женщины объединили свои силы.

— Ну да, вроде того.

— Хм, Элмеру вы бы понравились…

— А вот скажите… — осторожно начал я, наученный опытом, — Элмер… он где? И вообще, что с ним?

— Как где? В больнице. В Омахе, — женщина как будто даже удивилась такому вопросу.

Мне стало неловко, что я затронул столь невеселую тему.

— Ох, прошу прощения. Надеюсь, ничего серьезного?

Женщина посмотрела на меня и равнодушным голосом сказала:

— Я думала, все в округе уже знают. Это случилось около года назад, под самое Рождество. Перед полуночной мессой Элмер подлил в вино для причащения эту вот новую жидкость, которая красит зубы. Так что все прихожане оказались с малиновыми зубами. И не на шутку разозлились. Все-таки Рождество. Понятно, они догадались, кто все это подстроил, ну и ополчились на Элмера. Элмер бегом из церкви — потом рассказывали, что хохотал он как ненормальный — поскользнулся на обледеневших ступеньках, череп и треснул. С тех пор он в коме, лежит в ветеранском госпитале тут неподалеку. Врачи и сами не знают, как это он еще не отдал концы. Я навещаю его каждые выходные. Хотя он меня и не узнает. Только широко, по-глупому улыбается. Улыбается и все, другим его никто не видел. Как-то раз я попыталась опустить кончики его губ вниз — ну, чтобы он выглядел более-менее прилично, понимаете? — но они тут же поползли вверх. Элмер никогда не открывает глаз, не смотрит на меня, не говорит ни слова. Понятия не имею, счастье это или всего лишь паралич, а может, он вообще при смерти. Вот, распродаю все, что еще осталось. Похоже, я просто-напросто жду его смерти, хотя сама не знаю, зачем.

— Сдается мне, он счастлив, — сказал я. — А в эти выходные так и вовсе откроет глаза, встретится с вами взглядом и скажет: «Дорогая, давай-ка сбежим в Бразилию, начнем все сначала». Но даже если и не скажет, даже если умрет, надеюсь, вы отыщете в себе силы присесть возле его могилы и засмеяться от всей души — за него и за себя.

— В этом нет ничего смешного, — сказала женщина.

— Во всем есть забавная сторона. Так зачем отказываться от смеха?

— Затем, что так получается само собой, — мрачно ответила она и принялась заворачивать мои покупки.

— А вы задушите мужа, — посоветовала душа, ненадолго показавшись над плечом женщины и тут же испарившись.

Перейти на страницу:

Все книги серии Live Book

Преимущество Гриффита
Преимущество Гриффита

Родословная героя корнями уходит в мир шаманских преданий Южной Америки и Китая, при этом внимательный читатель без труда обнаружит фамильное сходство Гриффита с Лукасом Кортасара, Крабом Шевийяра или Паломаром Кальвино. Интонация вызывает в памяти искрометные диалоги Беккета или язык безумных даосов и чань-буддистов. Само по себе обращение к жанру короткой плотной прозы, которую, если бы не мощный поэтический заряд, можно было бы назвать собранием анекдотов, указывает на знакомство автора с традицией европейского минимализма, представленной сегодня в России переводами Франсиса Понжа, Жан-Мари Сиданера и Жан-Филлипа Туссена.Перевернув страницу, читатель поворачивает заново стеклышко калейдоскопа: миры этой книги неповторимы и бесконечно разнообразны. Они могут быть мрачными, порой — болезненно странными. Одно остается неизменным: в каждом из них присутствует некий ностальгический образ, призрачное дуновение или солнечный зайчик, нечто такое, что делает эту книгу счастливым, хоть и рискованным, приключением.

Дмитрий Дейч

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Не сбавляй оборотов. Не гаси огней
Не сбавляй оборотов. Не гаси огней

В своем втором по счету романе автор прославленной «Какши» воскрешает битниковские легенды 60-х. Вслед за таинственным и очаровательным Джорджем Гастином мы несемся через всю Америку на ворованном «кадиллаке»-59, предназначенном для символического жертвоприношения на могиле Биг Боппера, звезды рок-н-ролла. Наркотики, секс, а также сумасшедшие откровения и прозрения жизни на шосcе прилагаются. Воображение Доджа, пронзительность в деталях и уникальный стиль, густо замешенные на «старом добром» рок-н-ролле, втягивают читателя с потрохами в абсурдный, полный прекрасного безумия сюжет.Джим Додж написал немного, но в книгах его, и особенно в «Не сбавляй оборотов» — та свобода и та бунтарская романтика середины XX века, которые читателей манить будут вечно, как, наверное, влекут их к себе все литературные вселенные, в которых мы рано или поздно поселяемся.Макс Немцов, переводчик, редактор, координатор литературного портала «Лавка языков»

Джим Додж

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза