Не считай шаги, путник! Вып.2

Как снега не однажды наш гордый видал Арарат,
Так не новы для нас испытанья и горечь утрат.
Был в далеких веках нашим лютым врагом Вавилон,
Он исчез без следа, — как туман, улетучился он.
Нам грозила Ассирия, шли, точно буря, войска,
В прах смело ее время, засыпали груды песка…
…Пирамиды Египта падут, превратятся во прах,
Но, как солнце, страна моя, ты воссияешь в веках!
…Много варваров темных придет и уйдет без следа, —
Наше слово бессмертно, не смолкнет оно никогда[76]

.

«Отчего не умер молодым я?» — писал Терьян за год до смерти, в 1919 году, когда ему было всего 34 года…

Уж в чем другом, а в этом отношении судьба была «щедра» к армянским поэтам: Терьян умер в 35, Мисак Мецаренц — в 22 года, а гениальный Петрос Дурьян прожил всего 20 лет…

Обладая волшебным мастерством и обаянием, основав целую литературную школу, Ваган Терьян в последние годы своей жизни уже не довольствовался достигнутым и, стремясь выразить принесенное революцией новое дыхание, сменил созданный им благозвучный и гармоничный стих на имеющие вольный размер и разговорную интонацию строки, для него совершенно новые:

Знамя свободы,
Пою я тебя!
Снова воскресла
Душа-сирота,
Как буревестник,
Ликует, любя, торжествует…[77]

Это уже было то новое, что после него должен был совершить Егише Чаренц, и не случайно именно из рук Терьяна принял Чаренц вечно пылающий факел нашей поэзии.

Егише Чаренц…

Это золотой мост, соединяющий нашу классическую поэзию с поэзией возрожденной Армении, поэт, вобравший в себя все лучшее из армянской многовековой поэзии, создавший в то же время лучшее в нашей новой поэзии.

Чаренц не был просто поэтом, его поэзия была главной магистралью нашей поэзии, и книги его, по названию одной из них, — ее Книгой пути… Подобно новому Буало, он оставил нам свою «Ars Poetica», открыв путь для идущих вслед за ним поэтов, дав им в руки золотой ключ ко многим и многим темам будущего…

Творчество Чаренца — это биография нашей страны, начиная от порожденной геноцидом и войной «Дантовой легенды», буреподобных «Неистовых толп» и «Сома», до гениального романа-поэмы «Страна Наири», от «Все-поэмы», от знаменующего начало советской классической поэзии «Эпического рассвета» до его последней «Книги пути», в которой выкристаллизовалась вся суть истории нашего народа.

Чаренц был великим прозорливцем… Кто бы еще мог в 1918 году, воспевая борющиеся за революцию нагие и разутые «неистовые толпы», как бы провозвестить радиосигналы сегодняшних ракет и космических кораблей:

В их мышцах мощь сырой земли, она дала им столько сил,
Им стоит только пожелать — изменятся пути светил,
Им стоит только пожелать — и столько совершат чудес:
Взметнут планеты в небеса иль солнце уберут с небес![78]

Боец и гражданин, Чаренц не только восторженно воспевал все лучшее, но и яростно боролся с дурным, вероломным, подлым, фальшивым — будь то «красный филистер» или политический демагог…

Честной и безжалостной была его борьба во имя ядра — против шелухи, во имя идеи — против шаблона, во имя смысла — против стершихся слов, во имя написанных собственной кровью строк — против дешевых чернил…

Чаренц, великий поэт революции, оставил нам священный завет честности и принципиальности поэта и гражданина не только своим творчеством, но и деятельностью, не только словом, но и делом, не только жизнью, но и своей смертью…

Всего сорок лет было Чаренцу, великому поэту народа и революции, когда враги народа и революции ускорили наступление его бессмертия — превратили его в бронзу и мрамор…

«Ушел, сравнялся с тысячелетними мертвецами», — со скорбью говорят о покойном его родные и близкие.

«Ушел, сравнялся с тысячелетними бессмертными», — можно с гордостью сказать о Чаренце, который встал теперь рядом с Нарекаци и Кучаком, Туманяном и Терьяном…

Сравнялся? Нет. Как здесь, так и там, среди бессмертных, он занял свое собственное, только ему принадлежащее место.

Возрожденная Армения не могла не сказать миру свое новое слово, не создать несущих это слово миру трубадуров — Терьяна и Чаренца.

Это новое слово сказал и Аветик Исаакян — откликнувшись на зов своей возрожденной земли, он в 1936 году вернулся на родину и к прежним, замечательным творениям прибавил такие вещи, как «Мгер из Сасуна», «Бранный клич» и «Бингёл».