Не сегодня — завтра

Они ехали по окружной. Солнце еще стояло высоко, а город терялся в молочной дымке. Небо и дома сливались в один цвет и различались лишь его оттенками. Дороги были по-вечернему перегружены. Дельфина открыла крышу и включила радио. Они слушали джазовую радиостанцию, и Андреас пытался угадывать названия песен.

— Когда я только-только приехал в Париж, то видел Чета Бейкера в «Нью-Монинге,[6] — сказал Андреас. — Он был невероятно худым, со впалыми щеками. Отрешенно сидел на высоком стуле, зажав трубу между колен. Потом начал петь, тихо-тихо, надтреснутым голосом. Песню я точно не помню, «The Touch of Your Lips» или «She Was Too Good to Me»,[7] но голос слышится мне до сих пор. Через несколько тактов он внезапно оборвал песню, сделал недовольный жест рукой, и музыканты начали играть заново. Похоже было на эхо эха. Вскоре после этого он умер.

Добавил, что поздние записи Чета Бейкера нравятся ему больше, чем ранние. Там он не стремится к идеальному звучанию. Там есть разрывы, небольшие ошибки и неточности. Музыка сделалась живее, стала ощутима возможность провала или даже его неизбежность. Дельфина спросила, кто такой Чет Бейкер. Сказала, что редко слушает джаз.

Когда они съехали с окружной у Порт-дʼИтали, Дельфина спросила, не поехать ли им все-таки на юг Франции или в Италию.

— Мы можем делать что угодно, — сказала она. — Мы абсолютно свободны.

Андреас ничего не ответил. Он давно не водил машину и внимательно следил за движением. Дельфина откинулась назад и принялась смотреть в окно. Потом они ставили кассеты Андреаса: рок-музыку, которая когда-то ему нравилась, и шансоны, которые Дельфине показались чудовищными. Андреас подпел Франсису Кабрелю:

Jʼaimerais quand même te dire

tout се que jʼai pu écrire

je lʼai puisé à lʼencre de tes yeux.[8]

Дельфина рассмеялась и сказала, что у нее глаза карие, а не голубые. Андреас признался, что, когда слышит эту музыку, вспоминает юность. Тогда, влюбляясь, он еще писал стихи.

— Эротические?

— Скорее, сентиментальные.

— А по тебе не скажешь, — хмыкнула Дельфина. — Искра любви в замерзшем сердце.

Она пошутила, но Андреаса все равно немного покоробило. Он никогда не считал себя холодным человеком, хотя упрек в холодности слышал не впервые. Cʼétait lʼhiver dans le fond de son cœur,[9] пел Кабрель. Андреас вспомнил, как тронула его эта песня и как он вместе с певцом оплакивал смерть девушки, решившейся на самоубийство в день своего двадцатилетия. Дельфина сказала, это невыносимо. Нажала на «Eject» и достала другую кассету из сумки, лежавшей у ее ног. Вставила ее, некоторое время слышалась лишь тишина, потом раздался приятный женский голос. Глава седьмая, возвратные глаголы.

Андреас хотел вынуть кассету, но Дельфина удержала его руку, и женщина стала отчетливо произносить примеры:

Завтра я снова увижусь с вами. Завтра вы снова увидитесь со мной. Завтра мы снова увидимся с вами. Завтра вы снова увидитесь с нами. Родители снова увидятся с детьми. Дети снова увидятся с родителями.

Потом вступил не менее приятный мужской голос:

Описание моего дня. Утром я встаю в полшестого. Встаю так рано, потому что в восемь часов я должен быть на работе. Только в субботу и воскресенье я могу поспать подольше. Встав, я иду в ванную, чищу зубы и моюсь, сначала теплой водой, потом холодной. После этого я окончательно просыпаюсь и чувствую себя хорошо. Одеваюсь и причесываюсь. Потом иду на кухню и завтракаю. Варю себе кофе, съедаю бутерброд с джемом, колбасой или сыром…

В голосе мужчины слышались радостные нотки. Казалось, он целиком покорился течению дней, своей судьбе без придаточных предложений.

— Я —…юсь, ты —…шься, — сказала Дельфина и повторила несколько раз «я —…юсь», пока местоимение с окончанием не слились воедино.

— Ты — Яюсь, — определила она.

— Тебяюсь, — ответил Андреас, вытащил кассету, и снова заиграло радио. Он спросил, поняла ли она текст. Большую часть, сказала она, нет ничего удивительного, что никто теперь не хочет учить немецкий, если заманивают такими пособиями. Колбасой на завтрак.