Не сердись, Иможен. Овернские влюбленные. Вы помните Пако?

— Я не уверена… Будь тут замешан кто-то другой, а не убийца Пако и его отца, Люхи ни за что так бы не поступил, и ты это прекрасно знаешь!

Комиссар проворчал что-то неопределенное, и Мерседес почувствовала, что выигрывает партию.

— Вы, католанцы — и я не устаю твердить тебе это много лет — слегка отстали в развитии.

Дон Альфонсо сделал вид, будто принял замечание жены всерьез.

— Отстали? Это от кого же, скажи на милость? Уж не от вас ли, андалусийцев?

— Совершенно верно! Вот мы никогда не оставляем оскорбление безнаказанным!

— А для чего тогда, по-твоему, полиция?

— Наказывать обидчиков вместо тех, у кого не хватает пороху делать это самостоятельно!

— Неудивительно, что ты так говоришь… Если родился и вырос среди дикарей…

— Ну да, а вы, северяне, только и мечтаете получить одну из этих дикарок в жены!

Супруги обожали подобные перепалки, и Мерседес нарочно избрала обходной путь. Прежде чем перейти в наступление, следовало вернуть Альфонсо доброе расположение духа и дать ему расслабиться.

— Скажи, мой Альфонсо, — вдруг совсем другим тоном спросила она. — А ты подумал о бедняжке Конче? Как она, должно быть, страдает… ведь теперь все их будущее испорчено…

— Сама виновата! Поискала бы супруга поуравновешеннее!

— Но ты-то женился на мне! Думаешь, коллеги тебя не жалеют за то, что связался с такой сумасшедшей?

Растроганный комиссар встал и расцеловал жену в пухлые щеки.

— Ну, я — другое дело. И потом, я же тебя люблю!

— Так ты, что ж, воображаешь, будто она его не любит, а?

— Знаю, Мерседес, знаю… Но, послушай, Мигель меня пугает…

— Пугает?

— Парень не в себе… Это сплошной комок ненависти… В любой момент он способен превратиться в убийцу, и я отстранил его от работы прежде всего из этих соображений… Вот только не уверен, что даже это остановит Мигеля.

— Не лучше ли тогда держать его при себе? Тогда он хоть будет под наблюдением.

Дон Альфонсо с улыбкой посмотрел на жену.

— Ловко ты это провернула, Мерседес… Так ты хочешь, чтобы я ему позвонил?

— Как будто ты сам этого не хочешь, Альфонсо!

— И что же, мне просить прощения?

— Не болтай глупостей! Просто вызови для окончательного объяснения.

— Видимо, мне на роду написано никогда ни в чем тебе не отказывать!

Глубоко вздохнув, он пошел к телефону, но в глубине души был очень доволен. Трубку сняла донья Конча. Мерседес пыталась по лицу мужа угадать, что ему отвечают, и по хмурому виду Мартина сразу поняла, что ее надежды на то, что все уладится, не оправдались. Сухо попрощавшись с доньей Кончей, Мартин бросил трубку и повернулся к жене.

— Ну, что я тебе говорил? Мигель совсем спятил! Знаешь, где он сейчас? У больницы Сан-Пабло! Караулит Хоакина Пуига. Мигель, видите ли, не теряет бдительности и подозревает, что тот попытается удрать сегодня ночью!

— Чего ради он там ждет?

— Чтобы снова отколотить Пуига, черт возьми, и снова вынудить к признаниям! Люхи вполне способен его доконать.

— А что говорит Конча?

— Она одевается. Хочет попробовать урезонить мужа или по крайней мере повиснуть у него на шее и помешать совершить непоправимую глупость.

Комиссар Мартин снова снял трубку и, позвонив в управление, приказал двум дежурным инспекторам незаметно подойти к больнице Сан-Пабло, найти инспектора Люхи и, не показываясь, не сводить с него глаз, пока тот не вернется домой, а потом явиться с докладом, да не в управление, а на квартиру. Наконец, к величайшей досаде дежурной медсестры, Мартин тоже решил выяснить, когда Хоакин Пуиг покинет пределы больницы. Медсестра решила, что судьбой этого господина интересуется чересчур много народу.

В конце концов Хоакин Пуиг погрузился в какое-то странное забытье. Страх улегся, но предварительно успел измотать его, как долгая пробежка. В палате, где Хоакину предстояло провести последние несколько часов, царил полумрак. В неверном свете ночника забывшиеся тревожным сном больные при каждом движении отбрасывали на стены самые фантастические тени. Безмолвие и духота нагоняли сон. Внезапно какой-то чуть слышный стон вернул Пуига к действительности. Сначала он даже не сообразил, где находится, потом сразу вспомнил об Игнасио Вилларе, и его вновь охватило отчаяние. В голове промелькнула мысль об американских гангстерах времен Аль Капоне, когда врагов убивали даже в клинике. Испуганно поглядев на дверь, Хоакин чуть не вскрикнул. Но вошла старшая медсестра, совершавшая ночной обход.

Больные и побаивались, и любили эту крепкую женщину. Сестра подошла к каждой постели, поговорила с теми, кому никак не удавалось уснуть, одним поправляла подушки, других успокаивала и наконец подошла к Хоакину. Заметив испуганный взгляд и вспотевшие виски, сестра спросила, не нужно ли ему что-нибудь. Но Пуигу никто не смог бы дать то, в чем он больше всего нуждался. И Хоакин лишь покачал головой. Добрая женщина решила порадовать больного: