Не сердите толстяка

— Это же убийство ребёнка. Они же преступники! — тёть Аня, прижимает руки к лицу и утирает набежавшие слёзы. — Это ужасно.

— Не ужасней абортов, — усмехается бабуля.

— Не понимаю, — вскрикивает тётка, — вы их что оправдываете?

— Не-а, — мотает головой бабка, — но понимаю. Точнее, тогда не поняла и ненавидела всей душой. Это потом, много позже осознала… — замолкает и, покрутив в руках стопку, решительно отодвигает в сторону: — Тима, Игорь, кто там ближе, — кивает на холодильник, — подайте бабушке бутылочку запотевшую, а то сидеть ещё долго, а с коньяка устать проще.

Игорёк откладывает бутер и, открыв дверцу холодильника, удивлённо присвистывает, заметив, что вся нижняя полка заложена лежащими на боку стекляшками пива. Нормальная такая «поленница» получилась. Ну а что? Как будто у кого-то по-другому заканчиваются чаепития? Вот батя на всякий случай и запасся…

Тёть Аня неодобрительно посмотрела, как пиво оказывается в руках у всех, даже у дядь Саши и спросила:

— И как же вы осознали?

— Ну мне не особо понравилось, что мой сын спутался со слабенькой, безродной, да ещё и Светлой ведьмой…

— Аллилуйя! — вскидываю в воздух пивас. — За лучшую Светлую ведьму! — накатил остатки, да и занырнул за новой порцией.

— Поддерживаю, — откликнулся батя.

— Светлой? — похоже, у тётки с логикой всё нормально. — А вы получается?..

— Не вы, а мы, — усмехается батя. — Ты тоже Тёмная, сеструха.

— А-а-а?! — хватается за сердце и закатывает глаза. Игорёк бросается к ней, чтоб поддержать, но обморока не случается.

— Это вряд ли, тёть, — усмехаюсь, — я тебя на совесть подлатал, так что особо не рассчитывай, на обмороки и всякие инфаркты.

Игорёк возвращается ко мне, мы тут хоть и стоим, за то пиво и бутеры рядом. Требовательно поднимает руку, хлопаю по его ладони.

— Спасибо, братка, — довольно щурится.

— Да не вопрос, — жутко горжусь собой.

— Ты, сеструха, эти стереотипы брось, Тёмные не значит зло, но давай об этом потом. Сейчас важнее решить, что с вами делать, как это не грустно, но придётся, кажется, идти на поклон к предкам, — вздыхает. — Сами не защитим.

— Уже позвонила, — откликается бабуля, — через часок отец подъедет. Может раньше.

— Надо пивас перепрятать, — задумчиво смотрю в сторону холодильника.

— Зачем? — удивляется Игорёк.

— Чтоб всякие хмыри его не выпили, типа бати бабули моей.

— Тимофей, нельзя так о старших. Тем более это твой прадед, — опять пытается учить меня жить тёть Аня.

— Пф… — отмахиваюсь, — подождите, вот подрасту, силёнок поднаберусь, так ещё и морду им всем набью.

— Тимофей? — всплёскивает руками тёть Аня.

— Отстань от него, сеструха, должна же быть у ребёнка мечта! — шевелит усами батя.

— Ничего себе мечта! — возмущается.

— А что? — отец чешет в затылке. — Я вот тоже родственничков вполне искренне ненавижу. А они оказывается, меня ещё в утробе матери, извести пытались, так что одобряю.

— Вадик, — бабка стучит пальцем по столу, — ты это брось. Вроде же помирились уже с ними. Не след снова начинать, тем более, что помощь нам требуется.

— А я что? Я ничего? — смутился папаня. — Просто Тимку поддерживаю, у него-то свои претензии к родственничкам.

— Точняк, — откликаюсь. — Так что? Пиво прячем?

— Оставь, — отмахивается отец. — Я на сухую хреноватенько родственничков перевариваю.

— А какие у тебя-то претензии? — смотрит добрыми глазами тётка.

— Да так, — отмахиваюсь. — Есть за ними косяки.

— Так, а как всё-таки погиб Иван Радогорович? — подала голос Тома.

— И правда? — откликается батя.

— Как-как? — вздыхает бабка. — На рыбалку с другом поехал. А там прорыв из другого мира. Такие «Авральными» называют. Открываются быстро, закрываются тоже. Но вот пяток оборотней проскочить успело. Видимо бежали от кого-то. Прямо возле большого села. С пол тыщи человек там жило. Друга-то Ваниного сразу убили… А отец ваш, — кивает по очереди, тёть Ане и отцу, — в бой бросился. Один против пяти оборотней, троих из которых убил, а двоих так покалечил, что пока они в себя приходили, успела прибыть Стража и добить их. И всё это ради того, чтоб эти твари не прорвались к спящей деревне.

— Вот тебе и Тёмный, сеструха, — отец, присосавшись к бутылке, выхлёбывает, что осталось и машет мне, дай ещё. — А ты за сердце хватаешься. Пятьсот душ в той деревне было. Пятьсот. И живы они благодаря Тёмному.

— Портрет его на Стене Славы висит, — сквозь слёзы добавляет бабушка и обнимает плачущую тётку. — Пятый в третьем ряду.

Повисла напряжённая тишина, разбавляемая всхлипыванием всей женской части населения, хотя чего уж там, я вон резко обнаружил, что бутеры закончились, Игореха дверку настенного шкафа туда-сюда дёргает. Перекосилась, наверное…

Глава тридцать четвёртая

Явился не запылился. А чего ему пылиться? На машине чай прикатил, а не пешочком от автобусной остановки чапал. Да и в том же общественном транспорте, о чистоте только мечтать остаётся. Кто не понял, я про деда Гордея сейчас, отца бабули моей. Тоесть прадеда, если кто сам сообразить не может.