Имоджин никогда не забывала отцовских уроков и твердо держалась правила, что лучший способ сохранить форму — это побольше ходить пешком. А потому каждое утро, при любой погоде, она бодро вышагивала до Адмиралтейства, преодолевая своей размашистой походкой, затруднившей бы даже самого резвого преследователя, без малого шесть километров. Поднимаясь по Кингс-роуд, она старалась поглубже вдыхать свежий утренний воздух и ускоряла шаг по мере того, как разогревались тренированные мускулы. Перевести дух она позволяла себе, только дойдя до Слоун-сквер, где вот уже двадцать лет покупала «Таймс» у слепого, неизменно торговавшего на одном и том же месте. Потом, минуя Хоубард-плейс и Гроувенор-гарден, Имоджин выбиралась на Виктория-стрит и шла по ней вплоть до Вестминстерского аббатства, куда ни разу не пропустила случая зайти. Стремительно вышагивая через всю церковь, она старалась держаться правой стороны, чтобы поскорее миновать боковые приделы и клирос и кратчайшим путем добраться до часовни Генриха VII. И замирала там, преклонив колена перед надгробием Марии, королевы Шотландской, моля даровать ей мужество и смирение прожить еще один день в окружении англичан. Почерпнув силы в этом благочестивом и одновременно патриотическом акте, Имоджин решалась наконец ступить на Парламент-стрит, ведущую мимо Уайтхолла прямо к дверям Адмиралтейства.
Совершенно равнодушная к спортивным состязаниям, мисс Мак-Картри делала исключение лишь в тех случаях, когда в них участвовала шотландская команда. Едва начинался турнир Пята наций, она тут же ставила себе на стол вазочку с сизоватыми цветами чертополоха, постоянно давая повод одной из самых стойких своих ненавистниц как бы вскользь замечать, что при взгляде на Имоджин становится вполне понятно, отчего эмблемой Шотландии стал именно репейник.
Являясь на службу, мисс Мак-Картри по обыкновению бросала всем общее приветствие и немедленно погружалась в работу, тем самым немало раздражая коллег, волей-неволей следовавших ее примеру, вместо того чтобы еще минутку-другую поболтать, делясь воспоминаниями о минувшем вечере.
Однако в то утро все с самого начала пошло вкривь и вкось. Не успели дамы усесться и застрекотать на своих машинках, как Дженис Льюис заявила:
— Мистер Арчтафт поручил мне собрать средства на подарок от служащих Адмиралтейства Ее Величеству королеве по случаю дня рождения принцессы Анны.
Ссылка на начальника отдела вызвала понимающие улыбки, так как ни для кого не было секретом, что отношения между Энерином Арчтафтом и мисс Льюис отнюдь не ограничивались стенами офиса. Но в целом благородная инициатива Дженис была шумно одобрена. Все с готовностью раскрыли кошельки, горя желанием внести свою лепту, — все, кроме невозмутимо продолжавшей печатать мисс Мак-Картри.
— А вы, мисс Мак-Картри, неужели вы ничего не хотите пожертвовать нашей маленькой принцессе? — в гробовом молчании поставила вопрос ребром мисс Льюис.
— Сомнительно щедрое вознаграждение, — не поднимая глаз от работы, сухо ответила мисс Мак-Картри, — которое я получаю от Ее Величества за восьмичасовой рабочий день, не позволяет мне транжирить свои деньги на подарки всяким иностранным монархам!
— Любопытно, кого же это вы называете иностранными монархами? — отлично зная повадки Имоджин и желая позабавить коллег, решила продолжить игру Дженис. — Уж не Ее ли Величество королеву Елизавету Вторую?
— К чему это притворство, мисс Льюис? Будто вы не знаете, что ее семейство прибыло к нам с другого континента? И потом, с какой это, интересно, стати вы величаете ее Елизаветой Второй? Насколько мне известно, у вас никогда не было первой…
— Как это? А Елизавета Великая?
— Что-то не припоминаю… Разве что вы имеете в виду эту грязную шлюху, которая незаконно лишила Марию Стюарт сначала трона, а потом и жизни? Я вам откровенно скажу, Дженис Льюис, только англичане могли додуматься до того, чтобы посадить на трон чудовище, запятнавшее позором всю историю Англии!
Сценарий, в исполнение которого Имоджин неизменно позволяла себя вовлечь, был отработан раз и навсегда. После скандальной реплики присутствующие громко вскрикивали от негодования, а из соседнего кабинета туг же появлялся встревоженный Энерин Арчтафт.
— Что за шум! Что здесь происходит?