Не сказки

– Что вы? – усмехнулся Гриша, сделав честные глаза. – Всё – правда, чистая правда, и ничего, кроме правды!

– Я вижу, вы мне не верите? – буркнул комендант. – Ну, тогда разбирайтесь сами с этими…

Не найдя подходящего слова или не решившись его произнести вслух, он вскочил и пулей вылетел из кабинета.

– Липатыча придётся на полгодика выселить из общежития, – закончил Гриша. – Должны же мы как-то отреагировать на заявление коменданта. А когда вся эта история позабудется, мы его потихоньку вернём на место…

– Самогоночкой-то угостите на радостях? – поинтересовался Гриша и весело рассмеялся, увидев наши ошеломлённые лица.

– Ну, за то, что пронесло, – произнёс он, взяв протянутый Петровичем стакан. – А ведь всё могло закончиться совсем по-другому…

Раздался вкрадчивый стук в дверь, она распахнулась, и в комнату вошли два подтянутых молодых человека в галстуках.

Один осторожно взял из рук Гриши стакан, понюхал и брезгливо поморщившись, поставил на стол. Второй, окинув острым глазом комнату, подтвердил его слова: – Да, всё могло бы закончиться совсем по-другому! А вот как закончится, зависит только от вас. А если пронесло, нужно тетрациклин пить…

Комендант стал проректором. Гришу распределили не в Арзамас-16, а в поселок Барань. Петрович вместо должности начальника вычислительного центра унаследовал от бати трактор и страсть к самогонке, настоянной на чернике. Красавчик Володька стал не секретарём районной комсомольской организации, а сутенёром. Липатыч оказался вынужденным работать не в аэропортах Европы, а мастером в телеателье. Ну, а я, как писал, так и продолжаю писать, потому что это не лечится ни тетрациклином, ни КГБ.

Синь-камень

Я никогда не хотел быть убийцей. Увлекался научной фантастикой. Полагал, что обо всём можно договориться мирным путём. И считал, что всему, происходящему в мире, есть научное толкование. Но после того, как довелось встретиться с Синь-камнем, задумался о том, что в мире есть что-то необъяснимое… Сами понимаете, трудно поверить в такое, пока однажды не столкнёшься, как говорится, лоб в лоб!

В те далёкие времена у каждого предприятия был свой подшефный колхоз, где с ранней весны до поздней осени посменно находилась заводская бригада на все руки: сеяла и косила, метала и сушила. Своих-то работников в колхозе почти не осталось, все в город подались. Так что всё по-честному: ты – мне, я – тебе. Но нам, советским людям, было не привыкать! Со школьной скамьи мы всю осень проводили в поле. Даже в комсомол нас принимали прямо там, что придавало вечной битве за урожай своеобразную романтику.

Когда пришла моя очередь отправляться в колхоз, я собрал рюкзак, сел в заводской автобус и всё пошло по накатанной колее.

Привальная, костер и песни под гитару до утра.

Спозаранку к нам примчался на «уазике», чтобы отвести на работу, сам председатель колхоза Степаныч.

– Что за шум, а драки – нет? – шутливо поинтересовался он, увидев, что все уже на ногах. – Почему вскочили ни свет ни заря?

– Да мы ещё и не ложились! – признался я.

– А чего хрипишь? – полюбопытствовал Степаныч, услышав мой еле слышный голосок. – Наорался?

– Горло болит, мочи нет, – прошептал я, – только вон газированной минералкой и спасаюсь. Больше ничего не могу проглотить…

Председатель взглянул на меня, словно оценивая, сколько я продержусь, и, решив, что ещё поживу, утешил: – Сейчас народ в поле отвезу и вернусь за тобой. Поедем к Синь-камню! Говорят, помогает страждущим!

– Может, лучше в аптеку? – прохрипел я.

– Да ты не боись, камень тут неподалёку, на берегу озера устроился, – отозвался уже на ходу Степаныч. – Ну, а если не поможет, тогда уж и в аптеку…

– «Друг, оставь покурить», – вдруг обернулся он, привлечённый сигаретным дымком.

– Поздно спохватился, от чинарика-то всего ничего осталось. Как говорится, покури дружок, я губы обжёг! – пошутил я.

– Ну не скажи! Глянь, у меня мундштук Горбачёва есть! – возразил Степаныч, умело зажав окурок двумя спичками. – На пару затяжек точно хватит… Ну, бывай, а то, как бы дождь не ливанул. Эвон, какая туча надвигается. Тогда прости-прощай, сено! Не грусти, мы мигом…